Здравствуйте Гость
Вход | Регистрация

Моё пост-армейское бытиё

[1] 2  
Страниц: 2, Сообщений: 30  ( Перейти к первому непрочитанному сообщению )
« Предыдущая тема | Следующая тема » Подписка на эту тему | Отправить тему на e-mail | Версия для печати
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:01


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



rolleyes.gif
Полагаю, и смею надеяться, сей фрагмент моей автобиографии будет интересен в первую очередь моим одногрупникам.
Однако, помещаю его в Женский клуб, а не на форум 4 фака, потому, что именно здесь плавают литературные темы.
Ну, и отчасти ещё потому, что дамам, заходящим на этот сайт, возможно, будет любопытно заглянуть за кулисы мужской души sleep.gif

Дорога в Нью - Йорк
(мозаика)


Посвящается Pavlin’у и тому единственному чувству, с помо-щью которого мы можем выйти за пределы бескрайних просторов Великого Одиночества.

- 1 -

Кружит земля, как в детстве карусель,
А над землёй кружат ветра потерь.
Ветра потерь, разлук, обид и зла...
Им нет числа.
Песня из к/ф «Мэри Поппинс»


[Глубокая ночь. Входи, теперь можно: они спят.
Тёмная квартира, тишину которой нарушает частая дробь капели о карниз за-стеклённого балкона, – нет, всё-таки глобальное потепление климата уже имеет ме-сто быть на этой планете, – да еле слышное тиканье будильника на складном столике в изголовье их постели. Они спят. Спят полуобнявшись, сцепившись кончиками пальцев одной руки; спят упокоено, словно это надолго, словно поиск окончен, но не безмя-тежно, ибо их спящий сейчас разум знает: срок, отпущенный им быть вместе, коро-ток. Да, они знают это, но стараются о том не думать, живут одним днём, одним настоящим, когда глаза смотрят в глаза.

…………………………………………………………………………………………………..
Глаза в глаза… Он смотрел в её глаза минувшим вечером, когда они сидели на кухне за столом, и думал, мгновеньями переставая слушать, о чём она говорит, что уже давно не смотрел женщине в глаза так, как сейчас. Он думал о том, что хорошо смот-реть вот так в глаза, но к этому его светлому чувству примешивалась и горечь, от соз-нания того, что через полтора месяца он уедет из этого города навсегда и вряд ли когда-нибудь вернётся.
А она? О чём думала она в точно такие же мгновения? О том, что, уходя от него после первой ночи, даже не предполагала, что увидит его вновь, ибо никаких своих ко-ординат ему она не оставила, а звонить сама, – он дал ей свой номер телефона, – нико-гда бы не стала; о том, что он моложе её почти на 6 лет; о том, что чуть меньше года тому назад ей нагадали на картах встречу с этим парнем и… и ещё ей было тогда сказа-но…
…………………………………………………………………………………………………..
Не вижу. Не могу разглядеть, что ещё ей было тогда предсказано. Что-то свя-занное с человеком, которого она должна встретить, но вот что именно – я не вижу.
Улыбки блуждают по лицам богов, взирающих с ночных небес на спящих на од-ной подушке мужчину и женщину.
Не придумано истинней мига,
чем раскрытые наугад,
недочитанные, как книга,
разметавшись любовники спят.
Мужчина вдруг открыл глаза, словно бы почувствовав на себе взгляды небожи-телей. Но ты не пугайся, он не увидит нас с тобой. Лучше прислушайся и ты услы-шишь… услышишь его мысли…

…………………………………………………………………………………………………..
«Вот я. Здесь. А она, – он говорит о своей жене, ибо он женат, хотя… уже, на-верное, нет, – там, в Питере, вместе с нашей дочерью. А я сплю в её квартире, на про-стынях, на которых мы спали вместе, которые она покупала для нашей семьи, с другой женщиной. Нехорошо это как-то. Не то, что я сейчас с другой – за это я вины не чувст-вую, – а то, что эти простыни, это покрывало, эта подушка – всё это покупалось моей женой. Что-то аморальное мне видится в том, что я сплю на них с другой; что-то, за что мне когда-то в будущем придётся заплатить».
Женщина рядом с ним шевельнулась во сне, и он внутренне замер, растворился в блаженном ощущении женского тела рядом с собой, тела, душа в котором тянется к его душе. «Кто ты в моей жизни? Случайная попутчица на короткий перегон? Или же… нечто большее?… Да нет, нет. Не может того быть!». Он боится думать об этом - о том, что эта женщина войдёт в его жизнь, - ибо боится перемен, боится столь круто изме-нить свою жизнь, боится ошибиться, и ибо у него есть дочь, по отношению к которой, реши он однажды попытаться создать новую семью, он бы почувствовал себя предате-лем.
Ему вспомнился её вопрос, заданный ему минувшей ночью, когда он приехал к ней на работу (она работала в ночную смену на АЗС) «Может мне тебя здесь оставить? При себе. Поддашься?». Он промолчал тогда, думая, говорит ли она о настоящем мо-менте, то есть о том, чтобы он остался с ней до утра, или же в гораздо более широком смысле. А она могла (ибо была человеком, который когда-то подал заявление в ЗАГС на третий день знакомства со своим будущим мужем) и даже скорее всего говорила именно в этом смысле (ибо к чему тогда был её вопрос до этого о его прописке и её слова о том, чтобы он оставался в армии?). Он промолчал тогда, боясь, что неправиль-но её понимает, а если всё же правильно, то его ответ причинит ей боль. А ответил бы он ей: «Нет. Не поддамся». Это был бы правдивый ответ, но кому нужна такая правда?
Он повернул голову, и их лица оказались на расстоянии сантиметра одно от дру-гого. Вглядываясь в её черты, он пытался определить, сколько же ей лет, и не мог: она казалась ему ровесницей, но он знал, что это не так, ведь она сама несколько раз гово-рила, что он «ещё молодой». «Красивая, – думал он, пытаясь понять, что же делает её лицо таким привлекательным для него. Нахмурился. Это он вспомнил о том, как порой вот так же смотрел на лицо спящей жены. Вздохнул. Линия рта сделалась жёсткой. – Нет. Я не могу остаться здесь, остаться с тобой. Я должен уехать, и я уеду. И дело не в том, что у меня есть жена (как бы ни было это трудно, но надо признать, что наши с ней отношения, как мужчины и женщины, исчерпали себя), и не в том, что у меня есть дочь, чей крик «папа!», слышимый мной в телефонной трубке, делает моё сердце мяг-ким. Даже если бы их вдруг не стало (тьфу-тьфу-тьфу, тук-тук-тук), я бы всё равно уе-хал, ибо я не готов связать свою жизнь с твоей, не уверен, что хочу стать твоим мужем и смогу заменить отца твоему сыну. Если Богу будет угодно, то он вернёт меня, но сна-чала я должен сделать то, что считаю должным сделать – остаться один на один с ми-ром и попытаться не утонуть в нём. Понимаешь? Прости, что я приручаю тебя к себе, сознавая, что вскоре уйду и быть может уже никогда не вернусь».
…………………………………………………………………………………………………..
Поймёт ли она его? Простит ли?
Зачем вы свели их вместе, боги? Ведь им действительно будет горько расста-ваться друг с другом. Вы хотите преподать им какой-то урок? Или же эти два меся-ца, эти полтора десятка ночей, которые они проведут в одной постели – это ваш им подарок? Полтора десятка костров на их жизненном пути, у которых они могут ото-греть свои губы, набрать в ладони тепла, чтобы не замёрзнуть в своём пути до сле-дующей «остановки». Но как бы там ни было, я прошу вас быть к ним милосердными, ибо мне кажется, что они хорошие люди. И если срок, отпущенный вами им быть вместе, действительно уже отмерен, то пусть он не будет омрачен для них ничем кроме расставания.


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:07


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 2 -
Встреча
- Ну, за встречу! – весело сверкнув глазами поверх зависших на кончике носа очков, провозгласил Pavlin. – Я рад, что ты наконец-то вернулся, чёртов нигер. Будем считать это первым нашим шагом на пути в Нью-Йорк! Ты ведь не забыл, что мы обя-зательно должны там побывать?
- Мы там будем, – с ласковой улыбкой ответил я другу и в это мгновение даже почти верил в то, что говорил.
Кабачный шум вокруг был такой же, как в провинции, где я прожил последние 5 лет, но казался каким-то более родным, домашним, должно быть из-за того, что я нахо-дился в родном городе.
Родной город… Честно говоря, за годы моей кочевой жизни я почти потерял это чувство – чувство родного города, – но, как оказалось, не совсем. Может быть дело в том, что если раньше я приезжал сюда на месяц, в отпуск, то есть как бы в гости, то те-перь вернулся навсегда?
- Чем думаешь заняться? – спросил Pavlin, энергично уминая свою порцию яич-ницы с ветчиной. – М-м! Как я голоден! За весь день только кофе с булочкой!
- Так нельзя, – улыбнулся я и автоматом выдал армейскую присказку: – Война войной, а обед по распорядку. Этак ты во время спектакля какое-нибудь бутафорное яблоко за натуральное примешь. Мою тоже хавай, – пододвинул я другу свою тарелку, – я не хочу.
- Ты уверен?
«Уверен», – утвердительно качнул я головой и закурил очередную сигарету.
- Так чем ты думаешь заняться? – вновь повторил свой вопрос Pavlin.
- Думаю податься в монастырь и коротать там оставшиеся дни своей жизни в молитве и покаянии.
- Да, я могу тебя представить где-нибудь в скиту, есть в тебе что-то отшельниче-ское. – И тут же его физиономию озарила ироничная улыбка: – Вот только молиться ты будешь на заныканую где-нибудь под кроватью кельи бутыль самодельного вина, а ка-яться в постели какой-нибудь молодой монашки. Ха-ха!
- Ты меня переоцениваешь, – улыбнулся я в ответ на шутку друга.
- Ну а серьёзно?
- У тебя что, есть какое-то предложение?
- Да просто Макс сейчас в другую фирму перешёл, замом генерального, и ему нужен человек в порт.
- Что делать надо?
- Работа с водилами. Как это ещё назвать?… Тебе лучше с Максом лично пере-сечься и он бы тебе всё популярно рассказал.
- А ты полагаешь он меня возьмёт? Я же ни бельмеса в этих портовых делах не понимаю.
- Он сам мне предложил сказать тебе, что есть вакантное место. Мы как-то не так давно с ним разговаривали, ну и я рассказал, что ты вернулся насовсем.
- А по деньгам что?
- Он сказал, что по началу 300 баксов, но, понимаешь, у них эта фирма только-только сформировалась, и в ней есть большие перспективы. Причём среди остальных аналогичных контор она имеет одно важное преимущество: она непосредственно свя-зана с крупной Московской компанией, которая занимается перевозками из Питера. Я не знаю всех тонкостей, но насколько я понял со слов Макса, в ближайшее время она подомнёт под себя все остальные здешние фирмы.
- Заманчиво. Деньги, конечно, не большие, но…
- Да ты, говорю, не смотри на это! – перебил меня Pavlin. – Со временем твоя зарплата увеличится, если ты себя нормально зарекомендуешь.
- Ты думаешь?
- Да я больше, чем уверен!
- Хорошо, я подумаю. Но просто меня тут один паренёк, с кем мы в Академии вместе учились, к себе на стройку мастером сосватал, и я в принципе уже дал ему своё согласие… Всё-таки, понимаешь, это ведь моя непосредственная специальность… В общем, я подумаю, о’кей? А пока поведай-ка мне, как поживает наш неутомимый Ага-фон и Гру. – И я наполнил наши рюмки по новой.
- Да я, честно говоря, даже забыл когда с ними виделся последний раз… А! На новоселье у Митича! Месяца полтора назад.
- Ну и как оно?
- Да всё как обычно! Митич по быстренькому нажрался и стал нести какую-то ахинею. Сначала на меня что-то всё наезжал, и я ушёл на кухню пить с Иркой чай, а потом он из-за чего-то там с Гру посрался, - я даже не вдавался в детали, - и в итоге мы с Гру и Вавой пошли в кабак, где Гру заблевал Однорукого Бандита, а Вава чуть было не сцепился с какими-то скин-хэдами, но потом они нашли общий язык на почве «ду-док» и Вава остался с ними бухать, а я повёл Гру домой. Утром очнулся - ни денег, ни трубы. Занял у Гру чирик на метро и поехал к себе.
- Короче, хоть Митича и не было с нами, но дух его очевидно с вами присутст-вовал, – улыбаясь, подвёл я черту под рассказом Pavlina.
- Да, наверно. А! У Митича же Ирка беременна! Тебе Вава не говорил?
- Нет. Надеюсь от него? – Я почувствовал в своём вопросе злость, только после того, как он уже сорвался с моих уст, и тут же вымел её из своего сердца поганой мет-лой. – Значит вскорости можно ожидать появление на свет маленького Пупса?
(Прозвища Пупс и Агафон намертво прилипли к Митичу незадолго до того па-мятного дня рождения Pavlina, на котором Митич, низведённый алкоголем до скотско-го состояния, публично поносил меня последними словами, после чего я поставил на нашей с ним дружбе крест, ибо простить его без покаяния я не мог, а он считал, что ка-яться ему не в чем, так как всё сказанное им в мой адрес, мною заслужено.)
- Ну, не так чтобы вскорости. Как я понял, Ирка тогда была на первом месяце, значит рожать она будет где-то в начале следующего года. А! Мне понравилось, как Вава на этот счёт выразился. Мы уже когда в кабаке сидели, то прикалывались, как ро-диться у Митича мальчик и он назовёт его Агафоном, а Вава возьми да ляпни, что ро-диться не мальчик, а банка Балтики тройки. Ха-ха. Жёстко, конечно, но доля истины в шутке Вавы есть. А вообще, мне, честно говоря, Ирку жалко. Просто по ней видно, что даже её уже затрахало это постоянное Митькино синячество; а он ведь, я уверен, будет продолжать в том же духе и после рождения ребёнка. Он просто не сможет, да и не за-хочет останавливаться. Ему уже физически необходимо принять вечером пару бутылок пива на грудь. Дай Бог, конечно, чтобы я ошибался, но мне лично кажется, что Митич погряз в своём футбольно-пивном болоте по самые уши, и самое страшное заключается в том, – Pavlin навалился грудью на стол, подавшись ко мне всем корпусом, и жарким шёпотом, словно разглашая страшную тайну, закончил: – что ему это нравится.
По началу, слушая Pavlina, я, к своему стыду, вновь почувствовал, что испыты-ваю какое-то недостойное злорадство относительно Митьки, но в итоге оно ушло и на сердце сделалось тягостно от того, в каком свете я увидел своего некогда самого близ-кого друга.
- И вообще, – вдавливая сигарету в пепельницу, сморщился Pavlin, словно съел что-то кислое, – не хочу я больше об этом говорить.
- Да, – с готовностью поддержал я его, – сменим тему, а то мне как-то тошно на душе от всего этого сделалось. Расскажи лучше, когда твоё имя можно будет увидеть в театральных программках? Давай, – я поднял рюмку с водкой, – вздрогнем за твою удачу на актёрском поприще!



--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:09


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 3 -
Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.
«Сага» А.Вознесенский.


Он ушёл тогда по-английски.
Ночная тьма сменилась предрассветными сумерками и она, как обычно, когда он оставался с ней на её ночное дежурство, разбудила его и позвала пить кофе.
«Вот и всё», – со спокойствием обречённого и смирившегося с неизбежным, по-думал он, ещё несколько мгновений после пробуждения оставаясь лежать на диване в крохотной комнате отдыха станции. А потом они пили кофе с конфетами и курили, и он всё не мог решить, правильно ли он поступит, исчезнув вот так, почти по-английски. Он боялся, что таким своим уходом причинит ей боль, но разве не будет ей больно, ес-ли озвучить сейчас неизбежное - то, что это их последняя встреча? И он отбросил со-мнения прочь, сказав сам себе: «Нет, пусть она не будет этого сознавать сейчас, ибо сознавать это – мука».
- Что ты так на меня смотришь? – с улыбкой спросила она его.
- Делаю фотографию на память, – шутливо ответил он, думая одновременно с тем, что в каждой шутке есть доля правды, и, опасаясь того, что она эту долю почувст-вует, сразу же попросил: – Погадай мне ещё раз на картах.
- Да ведь ещё месяца не прошло, как я тебе гадала, – удивилась она. – Ничего нового там не будет.
- Ну а вдруг? – не унимался он.
- Нет, нельзя так часто карты спрашивать. Да и как-то я сейчас не в том состоя-нием души. Как-нибудь в другой раз.
«Другого раза не будет, милая», – произнёс он про себя, а вслух сказал:
- Ну ладно, тогда я, наверно, пойду. Скоро семь, сейчас маршрутки начнут подъ-езжать.
- Да, – согласилась она, потягиваясь, – сейчас у меня начнётся утренний час пик. Карты не забудь.
- Пусть у тебя останутся. Это будет твоя гадательная колода.
Час пробил. Он обнял её, с силой прижал к себе, уткнулся лицом в тёплую шею, вдыхая запах её кожи, потом поцеловал жадно, жарко и отстранился. Она улыбалась, и в глазах её мерцали искорки. Ему хотелось целовать её ещё и ещё, но он пересилил себя и, открыв входную дверь, шагнул за порог.
Обойдя здание заправки, он отомкнул свой велосипед, который приковывал на ночь к шпилю молниеотвода, и подъехал на нём к кассовому окошку. Она уже стояла напротив с той стороны, опираясь обеими руками на подоконник, и по-прежнему улы-балась. Тогда он достал заранее упакованную в подарочную бумагу маленькую карти-ну, писанную маслом, и положил её в выдвижной лоток для денег. Затем приложил пальцы к губам, а потом к стеклу, отделяющему его от неё. Тихо сказал: «Прощай», – зная, что она его не услышит, и сорвался с места.
Небо на востоке уже наливалось розовым сиянием. Сделав круг по бензоколо-ночной площадке, он остановился в самом её центре, метрах в пятидесяти перед одно-этажным зданием, где он провёл эту ночь, и секунд десять стоял не шелохнувшись, глядя на непрозрачные с такого расстояния стёкла, за которыми она, быть может, уже распечатала его подарок и прочла надпись с обратной стороны картины:
«Вдвоём, или своим путём,
И как зовут, и что потом.
Мы не спросили ни о чём,
И не клянёмся, что до гроба...
Мы любим.
Просто любим оба».
Он не знал, смотрит она сейчас на него или нет, но надеялся, что смотрит: он хо-тел, чтобы она запомнила его вот таким как сейчас, на его чёрно-жёлтом велосипеде, стоящим ранним утром на пустой площадке её бензозаправочной станции.
Сзади послышался шорох шин, и он пустил своего «коня» в карьер.
Он нёсся по безлюдной прямой улице к центру города, выжимая из своей двух-колёсной машины всё что можно, словно думая убежать от той боли, которая захлёсты-вала его, как волны прилива морской берег. Но от себя не убежишь, и на душе у него с каждой секундой становилось всё хуже и хуже. Не желала душа мириться с тем, что он больше никогда её не увидит, что он должен уехать. А когда подкатил он к своему до-му, когда глянул в плавильню восхода, рванулась душа его назад, потекла из глаз солё-ной водой, и он не препятствовал тому, да и не было у него на то сил.
«Больно». И его ангел-хранитель, в муке от того, что ничем не может ему по-мочь, восклицал в ответ: «Но послушай! Ведь даже если ты вопреки всему останешься с ней, то пройдёт семь лет и что будет тогда?! Тебе 33, ей – 40. И что? Что?!» «Всё рав-но больно». «У неё сын, которого ты не готов воспринять как своего собственного, а у тебя дочь. И пусть ты не будешь видеть её каждый день, пусть ты не будешь ей полно-ценным отцом, но если ты останешься здесь, то ты не будешь ей вообще никаким от-цом!». «Больно». И ангел-хранитель, не находя больше слов утешения, просто обнял его со спины, прикрыл своими крыльями, точно неразумного птенца, и он словно бы почувствовал это, просветлел глазами, затуманенными душевной болью: «Господи! Сделай так, чтобы у неё всё было хорошо! И прости меня, Господи, за мою любовь к ней!» Так взмолился он в утренние небеса, и ангел-хранитель понёс его мольбу к пре-столу Всевышнего.
А он поднялся к себе в квартиру с голыми стенами, ибо все вещи были вчера от-правлены контейнером в Ленинград, и тут вспомнилось ему, как порой плакала его же-на, плакала из-за него, из-за вольных и невольных обид, которые он причинял ей. И вновь скрутило ему душу. Со стоном сполз он по стене на пол и придушено, некрасиво зарыдал. Он не был злым человеком, но в тот момент как никогда ясно осознал, что для того, чтобы не причинять боль другим людям, этого не достаточно.
В 9 утра он покинул квартиру, где прожил ровно пять лет, навсегда.
Небо, безоблачное на рассвете, было теперь затянуто низкими тучами, времена-ми сеявшими мелкий дождь. «Уезжать в дождь - хорошая примета, – вспомнилось ему на вокзале. – Однако если такая погода будет стоять весь день, то мне придётся не сладко». Погодные условия были важны для него потому, что возвращался он в Ленин-град не как обычно через Москву, а намеревался проехать на электричках в самый центр Смоленской области, потом подняться на велосипеде на север в Тверскую об-ласть, преодолев около 120 километров, до деревни, где жила его бабка по матери, по-гостить у неё с неделю, - а то уж сколько лет не был, - и уже оттуда ехать на поезде в Питер.
В Вязьме, где у него была первая пересадка, по-прежнему было пасмурно. До электрички на Смоленск оставался час и он, переходя на нужную ему платформу, заку-рил, стоя на виадуке, откуда открывалась хорошая перспектива на южную окраину го-рода. Он смотрел на гигантские отвалы песка вдали, на жилые массивы, на заводские трубы и мир казался ему таким пустым! Бездушным. Не жестоким, а именно бездуш-ным, точно живое сердце в нём заменили искусственным.
Усилившийся ветер принёс с собой дождь-изморозь. Он накинул на голову ка-пюшон и, ежась и пряча уголёк сигареты в ладони, подумал, что «природа в унисоне с его душой».
Подали под посадку электричку на Смоленск. Он вошёл в пустой вагон, при-строил к стене велосипед и сел у окна, привалившись к нему виском.
«Больно. Пройдёт, я знаю. Всегда проходило. Но знание это - слабое болеуто-ляющее». И вновь перед его глазами встал образ той, от которой его отделяло уже пол сотни вёрст. «Но ведь ты знал, что будет больно, – мысленно обращался он сам к себе. – Так чего же ты тогда?» И сам же себе отвечал: «Знал, знал. И если вернуть всё назад, в тот первый вечер, когда мы встретились, и в последующий за тем день, когда я нашёл место её работы, то я ничего бы не стал менять, потому что… потому что боль эта - обязательная плата за самое драгоценное в мире. Не знаю, может у кого бывает по-другому, но у меня всегда было так, что я терял, терял и ещё раз терял.
По-другому… Чу! Да конечно бывает! Ведь не всякая любовь, если она неза-конная или идущая вразрез с общественным мнением, должна заканчиваться этой бо-лью. Да взять, к примеру, Булгакова с его третьей(!) женой, с той, с которой он писал Маргариту. У обоих были семьи (и не на гранях развода, а абсолютно здоровые), дети, и оба сопротивлялись этому чувству, которое «выскочило перед ними, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразило сразу обоих», однако волею богов они всё-таки воссоединились. Правда… он умер гораздо раньше её, а стало быть, ей пришлось заплатить двойную цену за их совместное счастье: и за себя, и за него, но ведь то смерть, а она не подвластна человеку».


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:11


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



Так ехал он в пустом вагоне электрички Вязьма-Смоленск, проваливаясь то в дрёму, то в мысли о той, с кем простился на рассвете, то в рассуждения о мимолётности земного счастья, и не замечал, как по мере его удаления на запад, солнышко всё чаще выглядывало из-за туч. Лишь в Ярцево, где он сошёл с электропоезда и пересел на ве-лосипед, он с удивлением и радостью заметил, что небо над ним стало совсем чистым.
Конечного пункта своего назначения он достиг ровно в семь вечера, после девя-ти часов безостановочной езды. Физическая усталость стала сказываться лишь на по-следних километрах (организм был подготовлен к столь продолжительному заезду: с декабря прошлого года, когда он купил себе в Москве этот «горный» байк, он в сред-нем наматывал в день около десяти километров), а вот пятая точка опоры «сломалась» гораздо раньше и уже часов в пять начала протестовать против соприкосновения с уз-ким велосипедным сиденьем.
«Всё-таки я сделал это!» – с чувством глубокого удовлетворения воскликнул он про себя, подъезжая к дому бабы Мани. Мать, отец, вообще все, кто знал о его намере-нии ехать в Ленинград не через Москву, а через деревню, сказали, что он сумасшедший и пытались отговаривать его от этой затеи. Но он давно хотел это сделать и не видел в том ничего невозможного. И вот теперь он это сделал. Девять часов в седле! Девять ча-сов безостановочного движения по пустым и неведомым дорогам северной части Смо-ленской области, то вверх, то вниз долгими и крутыми подъёмами и спусками, по кра-ям редких провинциальных городков, мимо вымирающих деревень с чёрными вросши-ми в землю хатами, а всё больше средь глухих полей и лесов. Это были славные девять часов! Просторы Смоленщины и Тверские леса впитали в себя ту боль, которую излу-чало его сердце, а бесконечно текущая под колёса река-дорога вымыла из его головы все мысли, сделав разум одним сплошным зеркалом, отражавшим окружающий мир.
Пять дней, которые он провёл в деревне у бабы Мани на Родине своей матери, пошли ему во благо. Если бы он сразу поехал в Питер, то мысли о женщине, с кем он простился навек, выели бы его изнутри, тогда как здесь, в глухомани самой большой области Центральной России, они накатывали на него как тихие волны на пологий пес-чаный берег: беспрестанно, но спокойно. В канун Пасхи он сел было писать ей письмо, но утром, перечитав написанное вечером, смял листок и выбросил его в печь. Ха. Для письма, написанного ночью, самый безжалостный цензор – утро следующего дня.
Все пять дней он колол дрова. За неделю до его приезда баба Маня купила их целую грузовую машину, но теперь, к концу его побывки, дровяные барханы были им переработаны и высились посреди огорода полутораметровыми поленницами; перета-щить их в дровяник он уже не успевал: завтра ему надо было в дорогу.
Всадив колун в чурбан, он прогнулся назад, раскинув руки в стороны, с наслаж-дением набирая полные лёгкие воздуха. «Господи! Благодать-то какая! – любовно вос-кликнул он про себя, глядя на голубое небо, на стену елового леса сразу за огородом. – Век бы отсюда не уезжать!» И уж не первый раз подумалось ему: «А бросить бы всё к едрене фене, устроиться здесь в военкомат и остаться в этих краях жить!» Так он поду-мал и улыбнулся над самим собой, понимая, что это лишь его фантазии, не более. Он родился и вырос в городе, но дух его всегда тяготел к лесам, полям и болотам. До шко-лы он в среднем пол года проводил загородом либо на даче у деда по отцу, либо здесь, в деревне у бабки по матери. Должно быть именно в те годы матушка-природа призна-ла в нём своего сына, а город навсегда сделался для него отчимом.
Баба Маня, вышедшая со двора, где она доила козу, остановилась с крынкой в руках, глядя как он потягивается, стоя в центре огорода посреди груд колотых дров, в штанах, подпоясанных поясом от её старого халата, в белой нательной рубахе какие носили мужики во время войны, и тепло стало у неё на сердце. На несколько минут она вернулась в другую весну, в самое начало весны, имевшую место быть более четверти века назад. Тогда её дочь приехала из Ленинграда, где она работала на заводе, и сказа-ла, что беременна, но родители отца ребёнка запрещают сыну жениться на деревенской девке. «Рожай! – сказала она тогда дочери. – Бог даст, вырастим как-нибудь». И вырас-тили. Вот он, тот, кому она выправила своим словом той весной путёвку в жизнь, стоит, раскинув руки, словно хочет обнять небо.
- Лёш! – позвала она его. – Иди молока парного попей!
Внук обернулся на её голос, сказал, что сейчас придёт, и, глядя, как она идёт к крыльцу, подумал, что правильно сделал что приехал, потому что когда он окажется здесь в следующий раз неизвестно, и, скорее всего, тот следующий его приезд будет отличаться от всех предыдущих. «Ей ведь уже 76-ой идёт…».
А вечером, полностью закончив с дровами, он присел на кучу коротышей – так называл он про себя кусочки, получающиеся при раскалывании кругляков-срезов в полный диаметр ствола и толщиной не более чем в четыре пальца, – закурил, щурясь на закатное солнце и чувствуя, как пробирает по спине холодок, как остывает тело, и мыс-ленно обратился к той, о которой постоянно думал все эти пять дней: «Знаешь, Олька, хорошо, что ты есть, и хорошо, что мы встретились. Благодаря тебе я увидел КАКОЙ может (и должна) быть жизнь мужчины с женщиной, благодаря тебе я почувствовал, что ещё способен любить и дарить любовь другому человеку. Спасибо тебе за всё это, хорошая! И не поминай меня лихом. Целую тебя сто миллионов раз, за все те грядущие дни и ночи, которых у нас уже не будет…»

- 4 -

Десятиминутный перерыв между репетициями уже кончался, когда в сумке Pav-lin’a «запел» мобильник. Он мысленно отвесил сам себе подзатыльник за то, что не от-ключил телефон, и хотел было проигнорировать этот звонок, но в последний момент передумал.
Достав трубу, он отметил про себя, что высветившийся на дисплее номер ему не знаком, и нажал кнопку соединения.
- Привет.
- Привет, – ответил он, пытаясь сообразить, что за дама приветствует его.
- Ты меня не узнаёшь? – задали ему вопрос, очевидно уловив нотку недоумения в его голосе.
Он не стал разыгрывать из себя джентльмена и честно, хоть и не совсем реши-тельно, признался:
- Да по правде говоря, что-то не очень…
Она представилась и он враз забыл о всех репетициях.
…………………………………………………………………………………………………..
Что он почувствовал, едва она назвала своё имя? Х-ха. Для тех, кто сидит на игле, самым пиковым, самым «сладким» является тот коротенький отрезочек време-ни, – короче минуты, – когда наркотик поступает из иглы шприца в вену, в кровь. В этот миг окружающий мир для них преображается, становится прекрасным, и они в нём ощущают себя равными богам. Да простят мне цензоры всех времён и народов подобное сравнение, но именно нечто подобное «приходу» – так на жаргоне называют момент начала действия наркотического вещества, – почувствовал и он после того, как понял, кто ему позвонил. А впрочем, что я извиняюсь? Ведь любовь это тот же наркотик, причём самый «тяжёлый» наркотик.…………………………………………………………………………………………………..
- Слушай, я так рад тебя слышать! Ой. Прости за каламбур. Но откуда ты узнала мой номер? Ведь когда мы виделись последний раз, у меня была другая труба.
- Я позвонила тебе домой и твоя мама любезно предоставила мне твои позыв-ные.
В этот момент его позвали со сцены и он «вспомнил», где находится.
- Слушай, у меня тут сейчас репетиция идёт, и я не могу разговаривать. Давай может вечером где-нибудь встретимся?
- Давай. Во сколько?
- Ну, я постараюсь сегодня пораньше освободиться, но, думаю, что не раньше шести.
- Хорошо. Тогда я буду ждать твоего звонка.
- Всё. Договорились. Я позвоню.
*****


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:12


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



*****
«Если бы я был игрок, то сегодня у меня определённо был бы удачный день!» – подумал он, когда в пять часов все вечерние занятия были по какой-то причине отме-нены, что избавляло его от необходимости придумывать причину для свого ухода раньше времени.
Выйдя с Академии, он не пошёл вместе со всеми к метро, а, проскочив дворами на Литейный, взял курс на Площадь Восстания. Он шёл по старым улочкам центра Санкт-Петербурга и что-то такое наполняло его душу… Должно быть нечто подобное испытывает капитан, чей корабль, долгое время находившийся в штиле, теперь летит на всех парусах, наполняемых свежим и попутным ветром. Он шёл и вспоминал…
Закончив два года назад факультет истории мировой культуры в СПбГУ, он как-то по инерции поступил в аспирантуру («Боже! Аспирантура! Неужели это было? Да и сейчас ещё есть, раз стипендию на карточку до сих пор перечисляют. А кажется, кажет-ся, что было это в какой-то иной жизни и даже не со мной вовсе».), где и познакомился с этой девочкой из Краснодара, которая бывала в городе над Невой лишь наездами, и чей сегодняшний звонок стал для него свежим попутным ветром. Он сам не мог понять, чем она привлекала его, но что-то в ней безусловно было, потому что среди всех она выделялась для него, как алый цветок мака среди зелёного моря травы. И дело было отнюдь не в её внешней привлекательности, хотя таковая, безусловно, играла роль. Од-ним словом, эта девочка влекла его, как пламя свечи влечёт мотылька, но как оконное стекло порой не пускает последнего на манящий свет, так и его тогда удерживало от сближения с ней то, что у него была девушка.
Лишь один раз он невольно проник за это «стекло». Невольно потому, что встретились они тогда в городе совершенно случайно. Встретились, зашли в кафешку возле Дома Кино, посидели… Несколько раз, когда они одновременно стряхивали пе-пел сигарет в стоящую на столе пепельницу, пальцы их рук на долю секунды соприка-сались, и словно волшебный электрический ток пробегал по его телу и замирал где-то в глубинах сердца. Эти глаза напротив его глаз, это лицо напротив его лица, это запрет-ное наслаждение от колдовского ощущения, – но в то же время абсолютно реального! – ощущения того, что можно сейчас – прямо сейчас! – поцеловать эту девушку, сидящую напротив, и она будет более чем не против.
«Экий правильный упрямец! – с досадой наморщил тогда лобик Эрот, восседая вместе с ними за столиком третьим-невидимкой. – Не может он, видишь ли! Девушка у него есть, понимаешь ли! Я здесь напрягаюсь, свожу их лоб в лоб в этом многомилли-онном людском муравейнике, а он полагает сие простой случайностью и думает о ка-кой-то там мифической порядочности! Ну что ж. Не в моей власти изменить предна-чертанное великими мойрами, но вот задержать его свершение я могу». Эрот надел ему на голову розеточку с остатками своего земляничного мороженного и изрёк: «Не хо-чешь прямой дорогой идти, пойдёшь в обход. И крюк сей, в наказание за твоё упорство, определяю длиною в год. Авось ты малость поумнеешь за это время». После этих слов Эрот спрыгнул на пол и величаво прошествовал к выходу из кафе, небрежно бросив через плечо уже в дверях: «А с девчонкой своей ты месяцев через 7 распрощаешься. Ужо я постараюсь…».
А потом… Потом судьба его сделала «ход конём» и он, будучи 22-х лет отроду, пошёл на вторую «вышку» - в Санкт-Петербургскую Государственную Академию Те-атральных Искусств (Театралку в простонародье), при этом, конечно, полностью забро-сив аспирантуру. С того времени прошёл не один месяц и он естественно не ожидал, что «пламя свечи» не забыло его…
Вот за такими воспоминаниями он достиг Площади Восстания. И едва он вышел на исходную точку своего рандеву, как вдруг осознал, что то его давнишнее проникно-вение за «стекло», происходило ровно год назад, день в день. «Бывают же такие совпа-дения!».
Эрот, порхающий на своих радужных крыльях вокруг золотой звезды, венчаю-щей обелиск в центре площади, аж перевернулся в воздухе через голову, услышав это мысленное восклицание своего подопечного. «Что?! Ты опять за своё?! Опять у тебя всё «случайно», «вдруг», да «само собой»?!» И в бессильной ярости, – в бессильной по-тому, что больше задерживать предначертанное мойрами он уже не мог, – Эрот взмах-нул пухлой ручкой, сделав тем самым «упрямца» объектом внимания жриц любви, ра-ботающих возле метро и похожих на обыкновенных студенток.
- Молодой человек! Не желаете отдохнуть?
- Да я собственно не устал, – удивлённо воззрился он на подошедшую к нему молодую девушку примерно его возраста.
Девчонка тут же «отшвартовалась» и только после этого он понял, кто она такая. А мимо по Невскому проспекту непрерывным потоком шёл транспорт и тысячи людей вокруг спешили по своим делам. Он же продолжал стоять на месте и как бы обновлён-ным взглядом взирал на окружающее. Просто он сталкивался с представительницами древнейшей профессии только у экрана телевизора, и когда такая встреча произошла в реальности, да не глубокой ночью в каких-нибудь городских трущобах, а на площади Восстания в центре Невского среди бела дня, да ещё без какой-либо инициативы и во-обще ожидания с его стороны, он, естественно, был немного ошарашен. Однако расте-рянность быстро прошла и он уже представлял, как расскажет о приключившимся с ним другу детства, как вдруг его попробовала «загарпунить» ещё одна молоденькая пу-тана.
«Да что же это такое?! – рассмеялся он про себя. – Что такого во мне есть, что они увидели во мне потенциального клиента?»
- Привет.
Он обернулся на голос той, с кем должен был встретиться на этом месте, увидел её саму, её лицо, глаза, улыбку, и мир вокруг изменился.
Они сели в кафешке-чайной на Невском, разговорились… Но истинный разго-вор, разговор без слов, вели их глаза. И чувствовали они, как подхватывает их и начи-нает кружить цветочный майский ураган; чувствовали, но не верили собственным ощущениям, просто не могли поверить, что это происходит с ними. Да, такое бывает, думал каждый из них, но чтобы такое случилось со мной?! да ещё так быстро?!
Эх! Молочные реки, кисельные берега! Здравствуй, волшебная страна! Прини-май на побывку два человеческих сердца!
И Вечно Юная раскрыла перед ними врата в свои владения, омыла живой водой их души.
- А знаешь, мы ведь сидели с тобой в том кафе у Дома Кино – помнишь? – ровно год назад.
- Серьёзно? – удивилась она.
Он улыбнулся.
- У меня есть один друг, который про это непременно бы сказал, что сие, мол, знак.
- Знак чего?
- Ну… – Он застопорился, вдруг осознав, что не может выразить словами тот смысл, который вкладывал его дружок в это понятие. – Это как бы подсказка человеку, подсказка в выборе направления, в принятии правильного решения…
- Да? И какое направление выберешь ты? – подаётся она чуть вперёд и улыбка играет на её губах.
Её лицо… Так близко, так сказочно близко… Так близко, что он может услы-шать о чём она думает. И он тоже подаётся вперёд. Их головы слегка склоняются каж-дая в своё право, уста чуть приоткрываются и на десяток секунд соединяются в поце-луе.
…………………………………………………………………………………………………..
Ах, поцелуй! Поцелуй, как квинтэссенция обоюдного желания. Поцелуй. Нечто столь эфемерное, быстротечное и вместе с тем столь драгоценное. В момент полу-чения такого поцелуя, – поцелуя не за деньги, не по похоти, а по желанию, – чувству-ешь, что весь тот долгий путь, который ты шёл к нему, стоил того. Потом это ощущение проходит, забывается, но одно, лично для меня, несомненно: можно про-жить целую жизнь, получить в конце один единственный поцелуй – тот поцелуй, такой поцелуй, – и умереть с чувством, что прожил жизнь не зря.

- 5 -

Прозрачный денёк, насквозь пронизанный чуть тёплыми солнечными лучами. Деревья ещё зелены, но во всём уже чувствуется золотая осень. Именно золотая, пото-му что такие деньки случаются только во времена её царствования.
Он стоял на краю перекрытия железобетонной многоэтажки, на уровне чуть превышающем высоту соседних зданий, и смотрел в выцветающее небо, откуда низ-вергался, словно бы в погоне за солнечным светом, поток ветра.
«Сегодня 22 августа, – думал он. – Ещё неделя - и лету конец. А потом ещё ме-сяц - и будет ровно пол года, как я уволился. Время на гражданке летит с безумной скоростью! Ощущение такое, словно сама жизнь проносится мимо, как стена леса за окном Р-200, то есть абсолютно неуловимо и неощутимо для тебя, одним размытым по-током зелёной краски».
Так стоял он один на этом этаже, с которого бетонщики уже ушли вверх, а ка-менщики ещё не добрались. Он был один в этом городе, в котором родился и вырос. Он был один на границе лета и осени года 2004 от Рождества Христова. Может быть имен-но этим объясняется то, что мысленно он обращался к ветру, который точно жеребё-нок-двухлетка метался по сотам сборного монолита, словно к другу, словно к живому человеку: «Не знаю на сколько ещё меня хватит. Неужели(?!), разве(?!) это жизнь?! 90% своего времени я провожу на работе, которая мне не приносит никакого удовле-творения: ни морального, ни материального. Тогда логичен вопрос: зачем мне такая ра-бота? зачем мне такая жизнь?» И он просил ветер забрать его с собой, в эту бледно-голубую бескрайнюю степь, уходящую за горизонт, забрать туда, на южные окраины России, где, как ему казалось, жизнь его станет жизнью, а не существованием. «Меня не возьмут, потому что я плохо вижу? Мне не следует этого делать, потому что я могу остаться калекой? Потому что посею непреходящую тревогу в сердце матери? Потому что тем самым могу оставить свою дочь, которая и так-то видит меня раз в неделю по выходным, вообще без отца? Всё, ну буквально всё против меня! Против того, чтобы я куда-то поехал. Но бог мой! Неужели мне суждено жить так, как я живу сейчас?! Я не знаю, быть может, оказавшись на Кавказе, я пойму, что ошибался, что разницы нет: что там, что здесь, – а может быть даже пойму, что совершил ошибку, вернувшись в ар-мию, да ещё в боевую часть, но жить вот так, как сейчас, и никак не пытаться что-то изменить, это… это… это равнозначно добровольному захоронению заживо!»


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:15


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 6 -

Крик станций: останься!
Вокзалов: о жалость!
И крик полустанков:
Не Дантов ли
Возглас:
«Надежду оставь!»?
И крик паровозов.
«Крик станций» М.Цветаева


Но так уже устроен наш мир, что попасть в волшебную страну Вечной Весны можно только транзитом. И нет смысла просить машиниста поезда жизни задер-жаться ещё на один день, ещё на один час. И горе тому, кто вдруг решит, что раз машинист не внемлет его мольбам, то пусть катится ко всем чертям без него, ибо едва последний вагон скроется из вида, как подует холодный ветер и забушует в садах бело-розовая метель из лепестков, сорванных с цветущих дерев. И не во власти челове-ческой водворить на место даже один из них. И осознает оставшийся, что этот чу-десный сад простирается не от горизонта до горизонта, а является лишь оазисом в безводной пустыне обыденности. И увидит оставшийся, как пустыня поглотит этот оазис. И горько пожалеет он тогда, что не уехал во время оно, ведь если бы он послу-шался призывного и тревожного паровозного гудка, то навечно сохранил бы этот сад в своём сердце и, кто знает, быть может, ещё вернулся бы сюда, а так – возврата не будет. Нет, пустыня поглотит сад-оазис не навсегда, рано или поздно он восстанет из её недр, как птица Феникс из пепла, только где-то в другом месте, и тому, кто ви-дел его смерть, в него уже не будет хода. Никогда.
Но моим героям это не грозит. Они пока ещё не настолько «заболели» друг дру-гом, чтобы самовольно продлевать свой транзит.

…………………………………………………………………………………………………..
Она уехала через неделю.
- Во сколько у тебя поезд? – спросил он, когда они встретились утром в день её отъезда.
Она ответила.
- Хочешь, я приеду тебя проводить?
- Я тогда вообще никуда не уеду, – улыбнулась она, а потом мягко добавила, от-рицательно покачав головой: – Не надо. Я этого не вынесу. – Она тряхнула головой, словно бы сбрасывая с лица вуаль грусти от предстоящей разлуки. – Давай лучше рас-станемся как обычно, так, словно завтра встретимся опять.
- Да, наверное так будет лучше.
Он согласился с ней, но чем ближе был вечер, тем неспокойней становилось у него на душе. Он всё понимал, но понять, ещё не означает принять, и в конце концов он выбросил из головы все доводы «за» и «против» – выбросил вообще все мысли! – и просто сделал то, в чём испытывал такую же потребность, как в воздухе.
Приехав на вокзал, он нашёл её поезд и позвонил ей по сотовому.
- Привет.
- Привет. – В её голосе звучало лёгкое удивление и - или мне это только кажет-ся? - ещё более лёгкая надежда.
- Ты уже села?
- Да. А ты что делаешь?
- А я вот не смог удержаться: приехал тебя проводить.
- Ты что, здесь?! На вокзале?
- На вокзале.
- Где?
- Стою перед твоим вагоном.
- Ты шутишь?!
С этими словами она вышла из купе в коридор и увидела на платформе его; и мир вокруг изменился.
Он стоял, а мимо него шли люди, тоже, наверное, кого-то провожавшие на этот поезд, и мимо неё по коридору проходили пассажиры, тоже, наверное, кого-то остав-ляющие в этом городе. А они стояли, разделённые толстым оконным стеклом и соеди-нённые телефонной связью, и видели только глаза друг друга, как во все те семь дней, что длился их транзит в стране Вечной Весны.
- Ты всё-таки приехал…
Он улыбнулся и, виновато пожав плечами, повторил:
- Не удержался.
- Это хорошо, – прошептала она, и голос её вдруг пресёкся, а на глаза наверну-лись слёзы.
- Тебе плохо? – озабоченно спросил он.
- Нет-нет, – торопливо ответила она. – Мне хорошо.
А платформа за окном уже мягко плыла.
- Напиши мне на Е:mail как добралась, – сказал он, шагая рядом с начавшим движение поездом.
- Хорошо.
А состав катился всё быстрей и быстрей.
- Я рада, что ты приехал.
- Да?
- Да. Пока! – приложила она ладонь к стеклу.
- Пока, – взмахнул он на прощанье рукой и скрылся из поля её зрения.
Они ещё увидятся, только не через 4 месяца, как думали оба в момент расстава-ния, а гораздо...
…………………………………………………………………………………………………..
«Молчи!» – вдруг обрывает меня чей-то резкий голос, и я замираю от неожи-данности. А голос, уже тихо и без угрозы, внушает мне: – «Смуглой оливой скрой из-головье: боги ревнивы к смертной любови!»

- 7 -

Он вышел из метро и ледяной декабрьский ветер лизнул ему лицо и раз, и два, и три. Он поднял воротник и, уже ставшим привычным маршрутом, направился к объек-ту – трёхсекционной кирпично-монолитной шестнадцатиэтажке. Вглядываясь в лица встречных людей, спешащих к подземке в это раннее утро, пока ещё ничем не отли-чающееся от ночи, он ощущал себя одним из них, одним из многих рабов этого мегапо-лиса. На душе было паршиво. Состояние это ассоциировалось у него с тем, когда пере-бираешь алкоголя и чувствуешь, что тебя скоро вырвет, но тошнота ещё где-то в же-лудке, ещё только начинает подниматься по пищеводу. Эти семь минут пути от метро до стройки, на которой он работал мастером, были самыми мучительными в сутках. Днём, в процессе работы он как-то забывался, а вечером предвкушение того, как он окажется дома, где сможет отключиться за книгой или компьютером, заглушало глубо-кую неудовлетворённость жизнью. Утром же он оставался один на один с реальностью и тогда перед ним, уже в который раз, вставал беспощадный вопрос: «Разве это жизнь?!», от которого его и выворачивало наизнанку пока он не открывал дверь вагон-чика-прорабской, за которой его ждали насущные вопросы, требующие неотложного решения.
Поздоровавшись с прорабом и вторым мастером, он переоделся, закурил и вы-шел на улицу. «Вот и начинается новый день, – жёстко произнёс он про себя, глядя на возвышающийся прямо перед ним на фоне пепельного неба прямоугольник красно-кремового сыра - торец дома - в равномерно расположенных дырах-окнах. – А вместе с ним и новая неделя. Боги! Яду мне! Яду!»
Стройка потихоньку оживала, словно медведь в берлоге заворочалась. К прораб-ке потянулись бригадиры за инструментом. Он здоровался с ними за руку, обменивался солёными шутками, но за всей внешней бодростью дух его заходился в крике: «Я НЕ ХОЧУ ТАК ЖИТЬ!!»
И тут в этот его персональный ад всех оттенков серого цвета, словно бы проник сияющий лучик солнца: на его телефон пришло sms от Би, sms, которого он и ждал –
«Так писем не ждут,
Так ждут – письма.
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри – словцо.
И счастье. – И это – всё».

и вместе с тем не верил, что оно придёт –
«Так счастья не ждут,
Так ждут – конца:
Солдатский салют
И в грудь – свинца
Три дольки. В глазах – красно.
И только. – И это – всё».


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:18


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



*****
Он познакомился с Би, – как потом стал называть её про себя, – ещё в начале ле-та, благодаря своему другу детства Pavlin’у. Нет, пожалуй, «познакомился» это сильно сказано. Он просто увидел её благодаря ему: Pavlin пригласил его на концерт-спектакль «Голоса минувшего века», в котором Би играла. И на том концерте, когда она в одной из сцен сбросила с ноги туфельку, та упала прямо перед ним – он сидел, по протекции друга, в первом ряду, – и он автоматически поднял её. Нет, осознание этого случая, как знака, пришло к нему не сразу, а лишь через неделю, когда он вновь явился на тот кон-церт. Оно пришло к нему в тот момент, когда он мучительно выбирал, кому же из ак-трис подарить цветы: вот этой, чья красота неделю назад первые 15 минут мешала ему сосредоточиться на песнях? Или вот этой, чей голос, более остальных проникал ему в душу? Или… И вдруг ему словно кто по лбу стукнул: «Глупец! Той, которая сбросит туфельку!» Он в тот первый раз не запомнил точно лица владелицы туфли, так как раз-волновался, подумав, что, может быть, ему не следовало поднимать упавшую со сцены обувку, и потому, осознав, кому следует вручить цветы, он, с душой, натянутой, как струна, стал ожидать явления своей избранницы. И ей оказалась обладательница голо-са, пробиравшего его душу до самого дна. Но дело было не только в её голосе, но в чём-то ещё… Никогда бы он, будь дело лишь в голосе, не помчался бы в антракте в гардероб за ручкой, и не написал бы записку, где испрашивал дозволения проводить её после концерта, и не вложил бы ту записку, сложенную треуголкой, на манер писем времён Великой Отечественной, в свой букет. Что-то виделось ему в ней, что-то чувст-вовалось помимо её голоса.
О! Как он волновался, стоя потом перед театром на противоположной стороне улицы в ожидании её! Чего он только не передумал в тот час! И что она не заметит его записки, и что букет в итоге попадёт не к ней – актёры несколько раз выходили на край сцены с поклоном на зрительские аплодисменты, а вручаемые им цветы они складыва-ли, как ему казалось, в одну кучу, – и что, прочтя-таки его обращение к ней, решит, что он какой-нибудь маньяк или просто не придаст ему никакого значения и сразу же вы-бросит в урну.
Но вот она наконец вышла, но не одна, а с парнем, тоже участником концерта (О, сердце-вещун! Из двух десятков актёров, этот был единственный, к кому он поче-му-то изначально почувствовал какую-то неприязнь.), и вот они уже напротив него, она поворачивает в его сторону голову, смотрит и… проходит мимо. Но что это?! Она вдруг разворачивается и начинает переходить дорогу, направляясь прямиком к нему! А он, на мгновение остолбенев, как во сне делает шаг ей навстречу, но тут её спутник бросает ей какую-то короткую фразу и она меняет свой курс на 180 градусов. «Точно, – отрешённо, словно и не про себя вовсе, решает он, – подумала, что маньяк».
«Ты видел?! – возбуждённо восклицал потом Pavlin, наблюдавший за всем этим со стороны. – Она почти пошла к тебе!» «Почти, - не считается, – отвечал он. – Да и ка-кая, впрочем, разница? Ведь этот фраер во всём белом, очевидно, её парень». «Нет! – категорично отмёл такую возможность Pavlin. – Это исключено! Если бы это было так, то об этом всем - и мне в том числе - было бы известно». И он поверил своему другу, точнее поверило его сердце, потому что хотело поверить, тогда как разум понимал, что тот, скорее всего, ошибается.
Он поверил, и пришёл на концерт в третий раз. Пришёл с заранее написанной запиской, в которой говорил, что он не маньяк, что он просто... просто… Ха! Что он просто верит в знаки, и её туфелька, упавшая к его ногам и непроизвольно поднятая им, была не простой случайностью, что его просто влечёт к ней непонятная сила, что им просто надо быть вместе, потому что это ка, мактуб, Судьба. Бред? Конечно бред! И конечно в той его записке ничего этого не было.
…………………………………………………………………………………………………..
«А в его душе?» – спросите вы меня. Ну, дорогие мои, отвечу я вам, это уж вы сами у него спросите. Но вообще, зная его не первый день, могу вам по секрету ска-зать, что весь этот «бред», и даже ещё больший, вполне мог иметь место быть в его голове.
…………………………………………………………………………………………………..
Да и не важно, что там было, в той записке, потому что он всё равно не отдал её адресату. Раз пять или шесть он вкладывал её в букет и вынимал обратно, от внутрен-него напряжения уже слабо воспринимая происходящее на сцене, и, в конце концов, иррациональное ощущение того, что не надо этого делать, пересилило желание серд-ца: он вынул записку из букета в самый последний момент, когда уже поднимался на сцену, чтобы отдать цветы той, для кого их принёс. Так он поступил, но потом не ушёл домой, а встал на прежнее место, напротив театра. Что ж, надежда во все времена была самым стойким бойцом.
Она вышла опять с тем же парнем, но на сей раз, улыбнувшись, сразу направи-лась в его сторону. И он пошёл к ней, и они встретились посреди пустынной ночной улицы (это был последний концерт сезона и его участники, организовав по случаю не-большой сабантуй, задержались в театре дольше обычного). «Это тебе, – протянул он ей маленький букетик ландышей, которые купил уже по выходу из храма Искусства. – За тот мой первый, а ваш пред-предпоследний концерт, на который я пришёл без цве-тов». «Спасибо». В её глазах светилось любопытство и… сожаление? «У меня нет шан-са?» – скорее утвердительно, чем вопросительно спросил он. «Это мой жених», – кив-нула она в ответ, с чуть виноватой улыбкой, в направлении своего спутника, голосую-щего машину в 20 шагах от них. Что тут скажешь? Предчувствие не обмануло его, и он понял, что правильно поступил, «не отправив» сегодняшнюю записку.
Но Pavlin, узнав о женихе, моментально нашёл что сказать:
- Что-то тут не так, нигер. Я думаю, она тебе лапшу на уши вешает.
- А я думаю, ты совсем ослеп, – со смехом ответил он, будучи позабавлен тем озабоченным видом, с каким Pavlin высказал своё мнение, – а я совсем выжил из ума, поверив тебе.
- Ладно, нигер, не расстраивайся! – встрепенулся Pavlin и бодро продолжил: – Положись на меня. Я подыщу тебе какую-нибудь молоденькую актрису-первокурсницу, которой представлю тебя как перспективного детского писателя-сказочника, отчего она придёт в безумный восторг и трахнет тебя не сходя с места! – И с этими словами Рavlin жизнерадостно впечатал торец кулака в ладонь, мол, приговор окончательный и обжалованию не подлежит, после чего закончил свою фантазию наи-гранно-будничным тоном, словно бы озвучивая нечто само собой подразумевающееся: – Ну а потом уже вы полюбите друг друга, поженитесь, настругаете детишек… Одним словом, будете жить долго и счастливо, и умрёте в один день. Вот.
- Круто! – подыгрывая другу, восторженно ответил он. – Только пока ты будешь «подыскивать», – здесь у него промелькнула мысль-аксиома: «Любовь нельзя подыс-кать. Она приходит независимо от нашего желания», – я на самом деле уйду в мона-стырь.
- И вообще, – продолжал Pavlin после небольшой паузы, уже серьёзным тоном, – она всё равно скоро уезжает то ли во Францию, то ли в Германию работать.
- Да? Откуда ты знаешь?
- Она сама мне говорила. – Pavlin не почувствовал тревоги в его вопросе.
- Да я и не расстраиваюсь, – сказал он после короткого молчания, и слова его прозвучали как самовнушение. – Ну в самом деле, «Куда мне до неё? Она была в Па-риже!»
- Ты себя недооцениваешь, нигер. Да, в своём деле она профессионалка, но в ос-тальном она обыкновенная девчонка, с обыкновенными человеческими потребностями и желаниями.
Он ничего не ответил тогда другу вслух, но про себя задумчиво произнёс: «Нет, она не обыкновенная».
Прошло больше четырёх месяцев, – так уж вышло, – прежде чем он отдал Pavlin’у один из своих рассказов и письмо, написанное им сразу же после того послед-него своего посещения «Голосов», с просьбой передать это Би, как подарок на память. (Письмо то не было любовным. Оно и письмом-то являлось условно, будучи наполови-ну как бы дневниковыми записями, а наполовину выражением его эмоций, вызванных концертом: «Зачем ты пишешь это?» – возникает в сознании вопрос. Не знаю, ей-богу. Цели нет, есть потребность. Потребность обнажить перед тобой душу, да ещё почти стопроцентная уверенность в том, что больше мне подобной возможности не представиться. Не представиться не потому, что сейчас у меня есть повод «…», а потому, что я ещё чувствую эхо тех эмоций, которые испытал за минувшую пятницу и субботу. Так что не ищи за этими строками тайного умысла: в них лишь то, что ты видишь и чувствуешь.
Почему же ты не подошла ко мне в тот первый раз? Хотела же… Мне уже ни-когда не узнать ответа на этот вопрос. Но знаешь, хорошо, что так случилось. Ведь если бы ты подошла, то у меня бы не было такого чудесного вечера, пусть он и ока-зался всего лишь миражом, созданным мной самим.
Но что это я всё о себе? Дай я лучше скажу тебе, что снимаю перед вами все-ми шляпу. Хорошо, здорово, что вы есть и то, что вы делаете! Уходя с того своего первого, а вашего пред-предпоследнего концерта, я услышал, как одна женщина гово-рила другой: «…вот это и есть «золотая молодёжь»!». Я подписываюсь под её слова-ми!»
Да, письмо то не было любовным, но знаете как говорят в Китае: «Мужской мо-настырь, напротив него стоит женский. Ничего не происходит… И всё-таки что-то есть!»
.)
*****
И вот теперь она писала в sms, что благодарит его за подарок, за тёплые слова; что рассказ она ещё не читала, но обязательно прочитает; и что ни в какую Францию-Германию она уезжать не собирается, потому что «здесь моя профессия!!!!». И столько было света в этом её восклицании «здесь моя профессия!!!!», столько счастливого осознания истинности выбранного в жизни пути, что он вдруг во сто крат острее ощу-тил ничтожность своего нынешнего существования, ощутил неправильность того, что он сейчас находится здесь, на стройке, в среде абсолютно чуждой его духу. И тогда он набрал номер Pavlina и сказал: «Слушай, чёртов нигер! Поинтересуйся-ка у Макса: его предложение касательно работы всё ещё в силе или как? О’кей?» «Not problems, о мой чёрный брат!» – услышал он в трубке ответ, произнесённый в полюбившейся послед-нее время Pavlin’у рэперской манере.


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:21


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 8 -

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…
Поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне…
Извиваясь ночью на простыне…
Я взбиваю подушку мычащим «ты»…
В темноте всем телом твои черты,
Как безумное зеркало повторяя.
«Часть речи» И.Бродский


Он вернулся из Академии около полуночи, умылся, поел, и включил компьютер. Проверил электронный почтовый ящик… Пусто. Хотел было поплавать в Сети, но по-том передумал: слишком вымотался за день. Разобрав постель, он с наслаждением вы-тянулся под одеялом, прикрыв глаза, и некоторое время ни о чём не думал, лишь вчув-ствывался в усталость тела. А потом… Последние годы он выработал у себя одну при-вычку-аутотренинг: отходя ко сну, вызывать в сознании какую-нибудь приятную мысль. И сегодня такой приятной мыслью стало для него воспоминание об одном мо-менте прошедшего дня…
Утром, на пути из дома в Театралку, он переходил с одной станции метро на другую и вдруг увидел во встречном потоке людей бредущую вдоль стены хорошо оде-тую пожилую женщину, почти старушку. Он видел её всего-то секунд пять до того, как миновал, но успел разглядеть, что в её словно бы слепых глазах, глядящих в простран-ство прямо перед собой, стояли слёзы. Желание подойти к ней и спросить: «У Вас что-то случилось? Я могу Вам чем-то помочь?» – пронзило его душу и в этот момент он с кем-то столкнулся, поднял взгляд и… Это лицо… На короткий миг ему показалось, что это она, та, которую он провожал – если это можно так назвать – на вокзале не-сколько месяцев назад, и сердце его ухнуло куда-то вниз, а в пустоте на его месте вспыхнуло северное сияние. (Вы когда-нибудь видели это фантастическое светопре-ставление? Если да, то тогда вы поймёте, что он почувствовал в ту минуту.) Это лицо… «Извините», – произнесла девушка, и вот её уже не было перед ним. Сердце вер-нулось на своё место, когда он влился вместе с толпой народа в вагон электрички, но звенящая пустота внутри не исчезла, и до самой Академии переливалась невероятными цветными огнями.
Теперь, лёжа в постели на перевале двух суток, он улыбался, перебирая в памяти эпизоды и моменты той недели минувшей осени, когда она – та, которую он приехал проводить на вокзал вопреки её просьбе не приезжать, – была рядом с ним.
Она, как и обещала, написала ему по интернету, что доехала нормально, без происшествий. Потом они переписывались около месяца или полутора – именно после этого он теперь, приходя вечером домой, каждый раз проверяет электронный почтовый ящик, хоть и старается сам себя убедить в том, что делает это просто так, без задней мысли: «Вдруг она всё-таки напишет ещё?». А затем у неё что-то произошло, и она оборвала их виртуальную связь, попросив ей «пока не писать».
«До особого распоряжения», – вспомнилась ему теперь фраза из недавно прочи-танной книге о Сталинский лагерях. Такая запись – «до особого распоряжения» – дела-лась в личных делах бывших лагерников, которые после отбытия срока оставлялись в тех же краях в ссылке, и запись эту можно было смело трактовать как «навечно». Но тогда, в момент прочтения её последнего сообщения, пришедшего из глубин Сети, он подумал о другом. «Должно быть, крен корабля её семейной жизни стал выправлять-ся», – подумал он тогда.
Нет, она не была замужем, но жила у себя в Краснодаре в гражданском браке с каким-то парнем. Именно поэтому, и ещё потому, что у него тоже была девушка, пол-тора года назад они лишь посидели в кафе у Дома Кино, хотя уже тогда ощущали то необъяснимое и неодолимое чувство, которому в полной мере отдались в те волшебные семь дней минувшей осени, благо девушки у него уже не было (Эрот выполнил-таки своё обещание-угрозу), а она, по её словам, находилась в состоянии близком к прекра-щению всех отношений со своим гражданским мужем.
Он вспомнил, как они первый раз поцеловались через столик в кафешке на Вос-стания. «Я плохо целуюсь», – с шаловливой улыбкой сказала она, когда их уста пере-стали соприкасаться, но не отодвинула своего лица. Её лицо… Так близко, так ска-зочно близко… «Такие губы не могут не любить целоваться», – ответил он ей и сам се-бе удивился: «Неужели у меня получился комплимент?». А она улыбнулась и вновь по-тянулась губами к его губам.
Воскрешение своих ощущений в момент того былого поцелуя, разбудили спя-щего у него внутри демона голода плоти, и он глухо застонал, перекатываясь на спину и стискивая в объятиях подушку, словно бы намереваясь её задушить. Но через минуту он сумел взять себя в руки и вновь перевернулся на спину, заставляя тело расслабиться, остыть. Это далеко не всегда удавалось, – тело не желало слушаться разума, – но на сей раз сжигающее мозг желание отступило, демон, едва пробудившись, до поры до време-ни задремал вновь. До поры до времени…
Так отходил он ко сну, и последняя «картинка», промелькнувшая в его зату-хающем сознании, была почему-то повторением первой, с которой он лёг в постель: бредущая вдоль стеночки в переходе метро старушка, подносящая платок к лицу, на котором проступала душевная боль; а мимо неё шли люди и словно не замечали того. «Город. Сотни тысяч людей. И среди этих тысяч ты можешь быть как в пустыне».



--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:23


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 9 -
У Сестры

Он вышел из автобуса и водитель даже не стал доезжать ещё две остановки до кольца, а сразу развернулся и рванул назад в город, про себя назвав своего только что вышедшего единственного пассажира «полным отморозком», так как по его водитель-скому представлению «в такое время года, в такое время суток и в такую погоду сюда едут только полные отморозки». Пассажир же, словно бы услышав это мнение о своей персоне, секунд десять оставался стоять на остановке и смотрел вслед удаляющемуся автобусу, щуря глаза от летящего снега. Потом встряхнулся, сбрасывая с себя непонят-ное оцепенение, перевёл сумку в положение «за спину» и направился от шоссе в глубь заносимого метелью садоводства.
Войдя в дом, он первым делом затопил печь. Дрова и бумага уже лежали в топ-ке, – уезжая, он всегда готовил печку к следующему разу, – и оставалось только под-нести зажжённую спичку. Убедившись, что огонь занялся, он разобрал сумку и пере-оделся в дачную одежду, покряхтывая, когда холодно-сыроватые штаны и рубашка об-легали тело.
Мороз был не большой, но в доме почему-то казалось гораздо холодней, чем снаружи. Открыв печь, он уселся перед задышавшей жаром топкой на маленькую ска-меечку, и принялся уплетать тушёную картошку из литрового металлического термоса, чьи составляющие искал сегодня утром в квартире своей матери около часа. «Ха. Сей-час мне даже смешно это вспоминать, но только смешного в этом ничего нет. Ну вот каким человеком надо быть, о чём надо думать, чтобы помыв термос, распихать все три его составляющие – корпус, крышку и пробку – по разным кухонным шкафам?! Ну по-чему не положить всё в одном место? Я просто этого не постигаю! Ну да впрочем, мне уже следовало бы привыкнуть к подобным «аномалиям» в этом месте, где ключи от входных дверей могут оказаться в холодильнике; где, простите, говно в унитазе не смывается под напором воды из сливного бачка в 50 случаях из ста, и приходится ему «помогать» (Твою мать! Урод, проектировавший этот горшок, наверное испытывал его козьим горохом или поносом, но никак не нормальным человеческим стулом!); где ес-ли что пропадает, то искать это бесполезно: само найдётся, возможно через год, а воз-можно и завтра утром, главное, совершенно случайно; где холодильник забит, но есть нечего; где холодная вода на кухне бежит почему-то лишь тонюсенькой струйкой, что вынуждает мыть посуду в ванной».
Мысль о не исправном смесителе на кухне оборвала бурлящий поток его внут-реннего недовольства, потому что он тут же сказал в пику самому себе, что с этим – неисправным смесителем – он, как мужчина, должен был уже давно разобраться сам. «Но сам ты не можешь, – со скрытой издёвкой охаживал он теперь себя, – потому что ручонки у тебя ни с того места растут. А раз так, то какого же, спрашивается, хрена ты родную мамку в том, - путь не прямо, но косвенно, - упрекаешь? Она даже слесаря вы-звать не может без того, чтобы с работы не отпрашиваться, а в субботу-воскресенье, когда она выходная, слесаря не работают. А вот ты, кстати, легко мог бы взять отгул на пол дня».
За таким вот внутренним диалогом с самим собой он не заметил, как термосок опустел. «Маловато будет», – вспомнилась ему коронная фраза мужичка в ушанке из мультфильма «Падал прошлогодний снег…», когда он корочкой хлеба, насаженой на вилку, собирал со стен термоса остатки картошки. И вдруг этот мужичок в одном из кадров повернулся к нему лицом и заявил: «А сьтобы крызытьки от термосотьков не искать по пол дня, надо посудку-то за собой самому мыть!» – и тут же свалился в коло-дец, словно опасаясь, что тот, к кому он обращался, может его схватить.
Но он и не думал обижаться, наоборот - был рад, что ему сделали это справед-ливое замечание.
Пройдя в комнату, он вынул из сумки амбарную тетрадь, неспешно похлопал ею об ладонь, хмуря брови, и убрал обратно. Нет, дело было не в том, что комната ещё не прогрелась и рука, возьми он вдруг карандаш, враз бы закоченела, а в том, что вот уже считай год, как он не написал ни одной строчки. Что-то ушло из него и он даже не за-метил как и когда. «Если я снова не начну писать, я сдохну», – с омутной тоскою сказал он сам себе, возвратясь к печке.
Оперев подбородок на руки, сложенные на коленях, он смотрел на светящуюся, пульсирующую плоть горящих поленьев и слушал, как дом легонько вздыхает под по-рывами всё усиливающегося февральского ветра.
Коротко гукнул телефон в комнате на столе и человек резко сорвался со своего места перед печкой. Нетерпеливые пальцы сняли блокировку и вызвали текст сообще-ния, жаждущие глаза проглотили буквы и… вновь потухли: та малая толика надежды, что кто-нибудь приедет, была убита. Он вернулся к печке и вдруг улыбнулся над самим собой: «Вот неупокоенный! А ведь в первую очередь ты подумал именно о ней!» - над своим абсолютно нелогичным и безнадёжным ожиданием sms-ки из параллельного ми-ра, sms-ки с другой планеты. Зелёно-карие девичьи очи звёздами сверкнули в сумерках, и он вновь услышал проникновенный голос молодой певицы:
Белой акации гроздья душистые
Вновь аромата полны.

Он думал о ней и чувствовал, как теплеет под сердцем. «Би… Интересно, как сложится её жизнь? Бурно должно быть…».
Вновь разливается песнь соловьиная
В чудном сиянии полной луны

Лицо его вдруг исказилось, словно от боли: воспоминания были более чем хо-рошие, но вместе с тем почему-то мучительны. Странно, да? Наслаждение и мука сме-шивались в равных пропорциях, порождая экзотическую смесь, которую он медленно впитывал всеми фибрами своей грешной души. И душа светлела, светлела… И ощуща-ла душа всю грязь, которую набрала на себя в своём земном пути.
Видение кончилось, и после него он явственней почувствовал стоящего у себя за спиной немого ангела одиночества. Невыносимо было ощущать его взгляд и тогда он, сознавая, что писать сегодня уже всё равно не будет, закрыл дверцу топки и попытался скрыться от этого медленно прожигающего душу взора в сон.
Ветряной парус хлопал за окном, и казалось, что стёкла не выдержат и холод-ный вихрь ворвётся в комнату, закружит в безумном танце кристаллы снежинок над его кроватью. Он скосил глаза на зашторенное окно, прислушался к шуму ветра снаружи, и вновь упёр взгляд в потолок.
«Забавно. – Но на губах его не появилось даже тени улыбки. Лицо было застыв-шей маской. – Сейчас всё так, как я описывал в «Аднегеле»… сколько лет назад? Ай! Не важно: год, два – разницы нет, ибо…». Мысль оборвалась, и он прикрыл веки, вчув-ствываясь в тяжесть, наполнявшую душу. Перед его внутренним взором возникла доч-ка, с затаившейся в голубых глубинах глаз грустинкой. Вина подошла к кровати, скло-нилась над ним, оставила на его сомкнутых устах холодный поцелуй, и исчезла.
По потолку метались слабые отблески огня от буржуйки, словно бесплотные ле-тучие мыши. Откуда-то издалека донёсся протяжный волчий вой и человек улыбнулся, словно услышал голос давнего знакомца: «Подругу зовёт. Сейчас ведь у них брачный сезон». Человек напряг слух, но так и не услышал ни ответа волчицы, ни повторного зова.
А метель мела и мела без устали. «Усыпи меня, метель. Убаюкай мою истерзан-ную душу. Залижи снегом обжигающие сердце раны-борозды. Спой мне колыбельную, чтобы я спал долго и сладко в эту тёмную, бурную ночь».
*****
Он проспал более 12 часов кряду. Под утро несколько раз выныривал из глубин сна, но лишь переворачивался на другой бок и вновь засыпал: небытие было ему более желанно, чем явь. Но пришёл момент, когда, проснувшись, он уже не смог вернуться в царство Гипноса: организм перенасытился сном.
Дом был летний, и за ночь почти всё тепло из него выдуло. Но делать нечего и он, откинув тяжёлое одеяло, соскочил с перины на ледяной пол. Быстро оделся, всыпал в чайную чашку столовую ложку заварки, залил её кипятком из термоса и пока чай за-варивался, вышел на улицу справить малую нужду. Вышел, и забыл для чего вышел, замер на месте с широко раскрытыми глазами от дивной красоты окружающего мира.
В безупречной тишине сверкали под солнцем мириадами алмазных искорок снежные дюны, из которых белыми кораллами торчали яблони, а за забором, на фоне бирюзового неба стоял зимний лес, сказочный лес, закованный в сахарные латы. Взяв с крыльца лопату, он пробил тропку на восточную сторону дому, и, глядя в лицо солнцу, раскинул, как когда-то минувшей весной в деревне у бабы Мани руки в стороны, и в восхищении прошептал: «Боже! Благодать-то какая!».
Через 20 минут, выпив чай и сделав себе пару бутербродов, он уже шёл по лесу на широких и коротких охотничьих лыжах. Впереди у него было 20 с лишним километ-ров пути до того места, где река Сестра пересекала Выборгское шоссе. Спроси его кто: «Зачем тебе это надо? Что ты там забыл?» – он не смог бы ответить на эти вопросы. Но зачем-то, видимо, ему было надо туда, потому что желание пройти этот маршрут, воз-никшее у него ещё по осени, и не думало исчезать.
4 часа понадобилось ему, чтобы достигнуть русла Сестры.
- Ну здравствуй, Сестрёнка, – поприветствовал он реку, чьи тёмные стремитель-ные воды мороз не мог упрятать под ледовый панцирь и в более суровые зимы.
Запалив небольшой костерок, он присел возле него на свои лыжи и достал свёр-ток с едой. «Эх! Сейчас бы лодку сюда, – думал он, глядя на бегущую воду, – и я через часик, если не меньше, был бы уже у Холодного озера. – Он улыбнулся и добавил: – Если бы не утоп. Ну ничего. По весне обязательно приду сюда снова, уже с резиновой лодкой, и потом спущусь на ней вниз по течению».
Набив трубку, он закурил, обводя взглядом заснеженный поля, распростёршиеся на той стороне Сестры и тёмно-серый частокол леса за ними, отделяющий голубые просторы неба от белых просторов укрытой снегом земли. Зачем он всё-таки пришёл сюда? И как перед его глазами текла река, так перед его мысленным оком потекли по-следние 10 лет его жизни…




--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:25


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



Окончание школы в 16 лет и поступление в военную Академию. Поступление не по желанию, а по необходимости, дабы не сидеть на шее у матери, которая в тот год развелась с отцом и у которой была ещё его младшая сестра. Пять лет учёбы, за время которой он, сам того не сознавая, врастал корнями души в Систему. Женитьба после четвёртого курса на бывшей однокласснице. Женитьба по любви, но отчасти и по чув-ству долга, ибо он понимал, что, уехав в войска, – а место его службы, как он полагал в связи с отсутствием какого бы то ни было блата, должно было быть весьма отдалён-ным, – у него вряд ли будет какое-либо будущее с этой девочкой. Пять лет службы на Смоленщине и ещё большее слияние с Системой. Рождение дочери за два года до увольнения и развод, когда дочке было полтора годика. Увольнение в запас в чине ка-питана, словно прыжок с тарзанки: умом понимаешь, что не ты первый, не ты послед-ний, а всё равно жутко страшно. Пол года работы по своей непосредственной специ-альности мастером на стройке и осознание того, что такая жизнь не для него.
«Так что же мы имеем на сей момент? – спрашивал он сам себя. – Что мы имеем в свои 27?» И выходило так, что ничего он не имел, прожив на белом свете почти 30 лет. Несколько сотен книг, да пара десятков собственных рассказов – вот всё его мате-риальное богатство. А нематериальное? А нематериальное – дочь да друзья. «Да, не густо, – усмехнулся он одной половинкой рта. – И это минус. Но и не мало! – улыбка появилась во втором уголке губ. – И это плюс! Ну и что же мы будем делать дальше?» И незримый и могучий дух жизни ответил на его вопрос: «А дальше ты начнёшь всё по новой, человече. Ничего не забывая из прошлого, но и не живя только лишь им одним. И я тебе в том помогу». «Ну, коли так…», – с улыбкой поднялся он на ноги, с непри-вычной лёгкостью на душе и горящим взглядом. Он улыбался, сам не понимая чему, и Великое Одиночество улыбалось ему в ответ, но уже не ведьминским оскалом безумия, а спокойной улыбкой столетнего мудреца. Прикрыв глаза, он набрал полную грудь чистого холодного воздуха, а потом, словно заклинание, выдохнул в окружающее его бело-голубое безмолвие:
Осколки прошлого как снег
Закрутит ураган времён.
Вчерашний день для нас навек
Обрушит мост.
Оставив в наших душах след,
Тьма уплывёт за горизонт,
И в чистом небе вспыхнет свет.
Свет новых звёзд!

И он двинулся в обратный путь, оставив в излучине стремительной Сестры гор-стку пепла от сгоревшего костра, и другую, невидимую для глаза - горстку пепла от всей своей прошлой жизни.
*****
Белое безмолвие, вечерняя заря
По сугробам кровью разлилась.
Белое безмолвие, новая судьба
В той заре вечерней родилась.
Солнце, падающее в закатное зарево, позолотило верхушки деревьев, лазурь не-ба загустела, словно бы впитала в себя первые сумерки, вытянув их из земных недр, из-под снега, куда загнало их утром солнце. Тихо в лесу… И вдруг – топ-топ, хрум-хрум. Что за тень мелькает там, среди елей? Эка невидаль! Человек! Откуда он в этих местах? Бежит, пыхает на три счёта: вдох, два коротких выдоха. И одет-то как нелепо: танкист-ский шлем, ватник, армейские штаны и валенки. Охотник? Но где ружьё? Да и не оде-ваются так охотники. Выкатился на полянку и рухнул навзничь на снег, раскинув руки крестом. Лицо как лицо, из приоткрытого рта вырываются гейзеры пара. Но вот он от-крыл глаза и лешему всё стало ясно. Этот человек украл у неба два кусочка его лазури и теперь бежит, унося их в своих глазах. Ах, шельмец! И ведь унесёт, как пить дать унесёт! Леший плюхнулся с еловой лапы вниз пластом снега, и человек моментом вскочил на ноги – испугался. Глядит – в упор, а не видит. Э-эх, простофиля ты, челове-че! Вот успокоился, достал откуда-то из-за спины карту, сверкнул на солнце какой-то штукой. Потом вновь всё убрал и потрусил дальше, чуть изменив направление. Что ж, беги, двуногий. Кабы ты с ружьём был, я с тобой поводил бы хоровод, а так, беги, уно-си лазуревые капли – мне до небесных богатств нет дела, мне своих хватает.

- 10 -

Бывают такие дни, когда всё как-то неудачно складывается, карта идёт не в масть. Именно таким днём стала для него эта суббота. Он проспал утром в Академию; дойдя до метро, обнаружил, что забыл проездной дома; чуть было не попал под маши-ну при переходе через улицу Белинского. Да и от занятий в Академии вопреки обыкно-вению не получил удовлетворения. «Должно быть просто устал», – подумал он, воз-вращаясь вечером домой и перебирая в памяти все мелкие неприятности уходящего дня.
Войдя в свою квартиру, он первым делом направился в ванну принять душ, на который утром не было времени, но кран лишь недовольно проурчал в ответ на требо-вание выдать поток Н2О и затих. Это добило его окончательно. «Вот уродцы!» – в сердцах выругался он, вспомнив, что около его дома стояла жёлтая аварийка и люди в оранжевых жилетках копошились вокруг открытого люка.
Пройдя на кухню, он автоматически включил чайник и закурил, стоя у окна. «Уродцы, – вновь повторил он, но уже без особых эмоций. А потом вдруг улыбнулся и спросил сам себя: – А кто уродцы-то? Эти работяги-аварийщики? Но в чём они винова-ты? В том, что кто-то проложил когда-то плохие трубы? Но у нас так по всей стране: кто сейчас делает или делал раньше, свою работу качественно? Единицы. Сейчас глав-ное сделать дело побыстрее, отхватить монет побольше и свалить, а то чего доброго всё сделанное развалится прямо на глазах. Не во всём так конечно, но на флагах последних лет был именно такой девиз». И ему тут же вспомнилась история, рассказанная лет пять назад одним его другом, тогда ещё курсантом. История о том, как в одном воен-ном училище была построена столовая по дипломному проекту двух пятикурсников-выпускников, за который они получили по высшей оценке. Построить-то построили, но когда пришло время устанавливать в ней варочные котлы, то выяснилось, что они ни в окна, ни в двери не проходят. Пришлось в одной стене пролом делать, а потом его за-кладывать. «Инженеры хреновы!» – рассмеялся тогда в конце своего рассказа его дру-жок.
И тут у него словно контактное реле в мозгу сработало: ему вдруг настоятельно захотелось оказаться на даче, где сейчас должен был находиться и тот его товарищ дет-ских лет, рассказавший когда-то историю про столовую и котлы. Не давая себе времени на раздумывания, на волне этого острого желания, он побросал кое-какие вещи в пакет, достал из-за дивана бутылку клюквянки, взял ключи от машины и покинул свою квар-тиру, так негостеприимно встретившую его сегодня.
Он выехал из сверкающих неоном и огнями витрин каньонов города на обнов-лённый и расширенный за лето Выборгский тракт, когда большая стрелка на его часах начала отсчитывать 21-ый час текущих суток. И чем дальше отъезжал от города, тем спокойней становилось у него на душе. Эта дорога, особенно ночью, особенно в оди-ночку и на машине, а не на пригородном автобусе, всегда завораживала его. Он не знал, но состояние, обретаемое им во время этого пути, было схоже с тем, какое достигается на начальных стадиях пранаяма-йоги – дыхательной медитативной практики. Он про-сто ехал по трассе, ограждаемой с обеих сторон лесом, который ночью воспринимался, как нечто цельное, как одна бесконечная каменная стена, и всевозможные мысли текли проточным потоком через его сознание…
«Город… Город затягивает, гипнотизирует, затуманивает память, заставляя за-быть прошлое, заставляя поверить в то, что кроме него, города, ничего более не суще-ствует. Но стоит покинуть его, – вот как сейчас, например, – и уже сам город кажется миражом, неким сумбурным и ярким сном».
Ему вспомнилось, как определял город его друг, к которому он сейчас ехал: «Колыбель цивилизации, превращающаяся в её фамильный склеп, в саркофаг духа че-ловеческого». Он улыбнулся и пробормотал: «Чёртов мистик!»
По радио зазвучала песня Rammstein’а «Du hast» и звуки немецкой речи момен-тально вызвали у него ряд «видеокадров» со штампом Третьего рейха.
«А интересно было бы побеседовать с Гитлером, не правда ли? Узнать, чем он руководствовался, как мыслил, что чувствовал. Или со Сталиным, или с Лениным. По-чему они могли распоряжаться судьбами миллионов, причём в ущерб последним, - и это еще мягко сказано! - и при этом жить. Нормально или ненормально они жили это уже другой вопрос, НО ОНИ ЖИЛИ. Дышали, тужились в сортире, храпели во сне, на-слаждались минетом женщин, хотя насчет минета я не уверен: я вообще сомневаюсь, что Ленин занимался сексом». Тут он представил себе вождя мирового пролетариата в неглиже, пытающимся слиться в любовном экстазе с Надеждой Константиновной, и ему стало смешно и противно одновременно.
Так думал он о всякой всячине, но к моменту съезда с шоссе на 38-ом километ-ре, спонтанный поток мыслей через его сознание иссякал, сменяясь какой-то мерцаю-щей пустотой. И он слегка сожалел, что надо сворачивать с трассы, потому что ему хо-телось ехать вот так дальше и дальше, проникая всё глубже в эту мерцающую пустоту, в эту отрешённость от всего на свете…
Дорога через садоводства была на удивление хорошая. «Видимо каким-то грей-дером расчищали, – отметил он про себя. – Но кому это понадобилось? А! – осенила его в следующий миг догадка. – Должно быть это подсуетились те, кто отгрохал трёх-этажный домино у оврага. Но неужели они и зимой здесь живут?!» Он, в отличие от своего друг, к которому он ехал, и несмотря на своё глубокое чувство привязанности к этим местам, где прошло его детство, был сугубо городским человеком и не представ-лял себе жизни вне мегаполиса. Да, порой он уставал от городской суеты и тогда с удо-вольствием ехал на дачу, но жить здесь постоянно – нет, это был не его удел.
Нужный ему дом стоял на краю садоводства, и подъехать к нему вплотную он не смог, так как дорога туда не была расчищена. Заглушив мотор и включив сигнализа-цию, он прошёл последние сто метров пешком, по щиколотку проваливаясь в снег. «Интересно, этот старый крот уже спит или… – Тут его обожгло холодом предположе-ния: – Или он вообще свалил отсюда? Его телефон «находится вне зоны обслужива-ния», а значит он, по идее, должен быть здесь, но ведь за него не берись…» Но увидев дым, идущий из трубы, у него отлегло от сердца. «Нет, здесь. Спит, раз света в окнах не горит».


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:35


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



Однако старый крот, не спал, а жёг костёр на лесном пяточке, отделяющем его участок от поля. Он стоял в очищенном от снега круге метра три в диаметре, в валенках, дедовом овчинном тулупе и танкистском шлеме дядьки, и смотрел в бинокль на приближающегося гостя. «Кого это к нам несёт, а? – наводя резкость, негромко бормотал он себе под нос. – Может сторож по пьяне по второму разу в обход ломанулся?»
- Чёртов нигер! – шагов за 20 со смехом воскликнул приезжий. – Ты окончательно сошёл с ума! Жечь костёр в такую пору! Да ещё с биноклем на шее!
- А я его теперь вместо очков с собой ношу, – в тон ему ответил крот. – Очки себе всё не могу купить, вот и приходится обходиться подручными средствами. Рад тебя видеть. – И он сграбастал гостя в объятия. – Вот уж не ожидал, так не ожидал! Нет, когда я здесь нахожусь, то в глубине души всегда жду, что кто-нибудь приедет, но вместе с тем и понимаю, что надежды эти более чем маловероятны. И потому, когда они вдруг сбываются, то это похоже на сказку!
- Ладно, сказочник. Ты лучше успокой меня и скажи, что мою машину за ночь не разберут по винтикам.
- А ты где её оставил?
- Да вот здесь, – он махнул в том направлении рукой, – на ближайшем перекрёстке.
- Ну и всё нормально. Сторож, когда пару часов назад ко мне приходил, то сказал, что кроме меня в эти выходные никто в садоводство не приехал. Так что расслабься.
- Сторож это хорошо, нигер. Тогда дай мне во что переодеться и доставай водку.
- Насчёт переодеться это я на раз-два, а вот с водкой ничего не получится: я ведь не знал, что ты приедешь и, соответственно, не подготовился должным образом.
- Чёртов нигер! Mоther fuсker! Ты как всегда облажался! Но я это предвидел и по пути сюда заскочил к проклятым янки - мишкам Гамми, и скомуниздил у них бутылочку их психоделического сока!
Оба рассмеялись, и приехавший уже серьёзно добавил-спросил:
- Но, надеюсь, хоть закусить-то у тебя найдётся?
- За этим дело не встанет, о, Pavlin, владыка неба! Сейчас я отрежу кусочек от филейной части твоего тела – тебе полезно будет скинуть пару-тройку фунтов жирка! – и заделаю преотличный шашлык! Шучу. Закусить есть чем. Мы где сядем, у костра или в доме?
- Давай лучше в доме, а то здесь я боюсь отморозить свою «филейную часть».
- Нет, давай начнём здесь, а потом переместимся в дом. А замёрзнуть ты не замёрзнешь. Я дам тебе свой тулуп, и вообще упакую по последней дачной моде!
- Ладно, нигер, уговорил.


- 11 -

Весна

Он вгонял штык лопаты в податливую землю, и мысли его текли где-то на задворках сознания медлительной, полноводной рекой. «...Такие вот дела, дед, – обращался он к своему покойному уже четыре года предку. – Большой парник после ны-нешней зимы совсем обветшал. Думаю, последнее лето он нам служит: рухнет следующей зимой. Ха! Правда, я и прошлым летом так говорил, но всему есть предел. Пол в бане тоже прохудился до невозможного. Батька всё собирается его обновить, но не знаю, как это у нас с ним получится. Мы ведь два сапога пара, - не с того места у нас руки растут, - не чета мы тебе». Он нахмурился, подумав о том, что не только из-за это-го он с отцом «два сапога пара», а ещё и потому, что ему, как и отцу, не удалось сохранить семью. «Мне было бы стыдно перед дедом, если бы он был жив, – подумал он. – Впрочем, мне и перед мёртвым им стыдно. Э-эх».
После обеда он присел на завалинке, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене дома, и смотрел, как осыпается с яблони белый цвет. Яблоня была старая, такая же старая, как и дом, построенный его дедом более 50 лет назад. «50 лет!» – цифра эта вдруг показалась ему просто огромной, и он с почтением взглянул на дом, слегка повернув голову. «Надо бы тебя перекрасить, – буднично отметил он про себя, – а то ведь ты уже должно быть четверть века не красился: сколько я себя помню, ты всегда был этого тёмно-зелёного цвета». Так он мысленно обращался к дому, в глубине души, однако, сознавая, что вряд ли когда возьмётся воплотить эти свои слова в реальность. «Зачем? – думал он про себя. – На мой век хватит, а те, кто придут сюда после меня, наверняка сломают эту милую моему сердцу халупу, и построят что-то новое, современное. Грустно, конечно, от таких мыслей становится, но что поделать, жизнь не стоит на месте». И словно в подтверждение ему с соседнего участка донеслись строки пес-ни Елены Ваенги транслируемой по Русскому Радио: «Что-то уходит, что-то придёт, что-то сгорит дотла». А он, слушая эту любимую им королеву русского шансона 2003, невольно вспомнил, как около года назад, когда впервые услышал её, попал на концерт выпускников СПбГАТИ и увидел там Би...
Одна половинка его сердца всегда твёрдо стояла на своём, говоря, что он правильно поступил, не сделав во время оно шага ей навстречу – устоял перед возможность дать себе и ей шанс влюбиться друг в друга, а другая половинка всегда корила его за это. «Господи! Ну в самом деле, что я мог ей дать?! – защищался он от этих немых укоров своего сердца. – У меня же за душой ни кола, ни двора, одно сплошное пе-пелище!» «При чём здесь твоё прошлое? – тихо говорило ему на это сердце. – Ты мог дать ей самое главное – любовь». «Любовь! – с сарказмом восклицал он. – Упаси её Боже от моей любви! Одной вон я уже дал, и что? Век теперь за то буду каяться». «А ты уверен, – вкрадчиво спрашивало его сердце, – что это была любовь?». Он вздыхал, в тысячный раз окидывал взглядом всю прожитую жизнь и, печально покачивая головой, отвечал: «Может быть и нет… Может быть…». И тогда ветра горечи, боли и досады, дующие из минувшего, утихали. «Любовь… Да, это действительно самое драгоценное, что есть в подлунном мире, но, пойми ты меня, родное! У меня такое предчувствие, что нельзя мне в неё влюбляться, потому что…» «Ты уже в неё влюбился», – перебивало его сердце. «Хорошо! – горячо соглашался он. – Пусть так, но она-то ещё нет. А если бы я тогда, по зиме, не исчез из её жизни, то…». «Чего ты боишься?» – вновь перебива-ло его сердце. «Я боюсь причинить ей боль…» «Ей или себе?» «Если бы я боялся при-чинить боль себе, я бы не выбрал это своё нынешнее добровольное одиночество, я бы сказал ей прямо, что… что…» «Ну, – с лукавой улыбкой подтолкнуло его сердце, – и что бы ты ей сказал?» С его языка уже готово было сорваться: «Что люблю её!» – но в этот момент он резко оборвал свои откровения, взорвался вдруг защитным гневом: «Хватит меня провоцировать! В конце концов, мы же с тобой решили, что я не тот че-ловек, который ей нужен, и зачем ты мучаешь меня, в очередной раз подвергая этот вывод сомнению?» Сердце обиделось и отвернулось, а он, выругав сам себя за то, что забылся и позволил себе заглянуть столь глубоко в своё «Я», поднялся с завалинки и решительно направился на не перекопанную до конца площадку под картошку.
«Всё! Забудь!» – жёстко приказывал он сам себе, точно гвозди в душу заколачивал. Стискивая ладонями черенок лопаты так, что пальцы белели от напряжения, он переворачивал пласты чернозёма, разбивая особо крупные комья, словно рубил шашкой заклятых врагов, а память ему огнём жгли слова друга, произнесённые им, когда он просил его передать Би своё письмо и рассказ: «Ну вот! Встретились два человека с разных планет!».
А боги смотрели на него с небес, и он казался им смешной заводной игрушкой, в которой севшую батарейку заменили новой energizer.
А когда солнце закатилось за макушки деревьев и в воздухе запахло ночной свежестью, когда спину уже давно ломило и руки налились усталостью, он победил в начавшемся после обеда сражении с самим собой - никаких чувств в голове не осталось, кроме чувства усталости. Тогда он оглядел сделанное за день и испытал удовле-творение, убрал лопату в сарай и пошёл за огород к полю. «Эх! Коня бы сейчас! – со светлой тоской воскликнул он про себя, глядя на залитые жёлто-оранжевым светом полевые просторы. – Да понестись во весь опор прямиком в закат!»
Солнце село. Воздух сделался сырым и прохладным. Ночь была уже не рядом, но вокруг, а в небе горела уже не одна Венера, но великое множество настоящих звёзд.
Он сидел на стуле посреди сада и пил чай. По правую от него руку и чуть сзади стоял на земле самовар и мешок из-под сахара, наполовину заполненный шишками, коими он топил старорусский «чайник». Он пил чай и дышал ночью, наслаждался запахами весны, которая была ещё молода и потому будоражила кровь, пьянила разум, душу лишь слегка, как шампанское, а не как вино. Мыслей в голове у него по-прежнему не было, разве что только: «Красота!». Мысли придут к нему позже, когда он уляжется спать под приземистую яблоньку с шатроподобной кроной. Мысли о том, что дом, при взгляде на него из ночи, с этого места, кажется живым. Живым не в том смысле, что у него сейчас появятся куриные ножки и он убежит, а в том, что все вещи в нём - печька-буржуйка, мебель, люстра, картины на стенах, книги - имеют сознание, и говорят про меж собой. Мысли о том... Разные, в общем, мысли. И если ему повезёт - только это вряд ли - то та единственная, которая он не хотел бы, чтобы приходила, не явится к не-му в эту волшебную ночь ранней весны. Это мысль о том, что он один, что рядом нет любимой и любящей женщины. Мысль эта была его давняя знакомая и он успел попри-выкнуть к ней, но в такую ночь явись она (эта мысль) вдруг, то была бы мучительна, как в первый раз, когда он понял, почувствовал, что его ожидает, какая судьба.
Судьба... Да, он верил в Судьбу, и потому воспринял приговор к Великому Одиночеству со стоическим смирением. Ну или почти смирением. Просто иногда дух его восставал в нём в яростном протесте: «Но я не хочу так! Я хочу...». Восставал, но тут же сдавался: «Впрочем, ни чего я хочу, но чего Ты». Ха. Выбирая богов, мы выбираем судьбу, сказал кто-то из древних, и был, безусловно, прав.
Сознание его угасало, как угасал до этого закат, и с ночных небес уже спускался к нему Морфей, перебирая струны своей арфы и неся ему подарок богов – сон, в котором он будет сидеть в своём саду за деревянным столом, усыпанным белыми лепестками то ли акации, то ли яблоневого цвета, и вдруг ладони кого-то неслышно подошед-шего к нему со спины, закроют его глаза. Он прикоснётся к ним, ощутит множество колец на пальцах, браслеты на запястьях, и сердце его превратится в трепещущую бабочку, а с уст сорвётся невольный вопрос: «Это… ты?»


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:36


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007



- 12 -

Шалости Эрота

Если зимой его жажда была похожа на тлеющий торфяник, то с приходом весны она превратилась в степной пал.
Он шагал по Московскому, возвращаясь с Театралки раньше обычного по слу-чаю переноса занятий по актёрскому мастерству на завтра, и голова у него шла кругом от того, что куда бы он не направлял свой взгляд, везде видел стройные ножки, сводя-щие с ума округлости под тканью юбок и блузок, светящиеся призывным желанием глаза. Ему казалось, что все представители сильной половины человечества вдруг куда-то исчезли и улицы города заполнили одни девушки, одевшиеся не по сезону легко. И с каждой десятой из них он с превеликим удовольствие оказался бы в постели. Это было какое-то безумие. Безумие, которое с приходом тепла сжигало его изнутри, безостано-вочно и жадно поедало, словно гусеница лист.
Вот перебежали с другой стороны проспекта и пошли, дробно цокая каблучками по сухому асфальту и о чём-то весело болтая, в пяти шагах впереди него две девчонки в мини-юбках, а ему вспомнился анекдот-афоризм от Трахтенберга: «Раньше, чтобы уви-деть жопу, надо было снять трусы, а теперь, чтобы увидеть трусы, надо раздвинуть ягодицы».
«А хата пустая стоит! – в отчаянии думал он о том, что мать возвращается из командировки только завтра. – А мне НЕКОГО пригласить для приватной «беседы»! Чума! Аномалия! Полнейшая ненормальность! Я молод, здоров, смею надеяться, не глуп, не фотомодель, но далеко и не Квазимодо, однако, когда я занимался сексом в по-следний раз?! Мне даже самому себе страшно озвучивать эту дату, потому что в том, как далеко она отстоит от нынешнего дня, есть что-то противоестественное! И завтра утром я ведь опять проснусь один! Почему?!»
«А что ты сделал для того, чтобы было иначе?» На коляске с откинутым поло-гом, которую катила ему навстречу молодая мама, сидел Эрот, похожий на розового херувимчика, и, не глядя на того, кому задал этот вопрос, с шаловливой улыбочкой на-тягивал свой маленький золотой лук, целясь куда-то на ту сторону Московского.
«У-у! Безумие!» – мысленно воскликнул он, и свернул на свою спасительную малолюдную 7-ю Красноармейскую.
Дома, в привычной обстановке, в тиши пустой квартиры, буйство в его крови поутихло. Он сел в своей комнате перед мерцающим экраном компьютера с кофе и си-гаретой, и, глядя в вечереющее небо за окном, стал размышлять над вопросом явивше-гося ему пол часа назад посланника и сына Афродиты. «Что я сделал для того, чтобы было иначе? Ну а что я мог сделать? Снять девочку? У меня нет денег. Да и секс за деньги это совсем не то, что секс по обоюдному желанию-влечению. Это всё равно что вода, не утоляющая жажды или утоляющая лишь пока ты её пьёшь. Закрутить с кем-нибудь роман? Но где и когда я мог бы это сделать? 90% своего времени я провожу в Театралке, где, конечно, есть весьма аппетитные «сладкие корешки», как говаривает, – невольная улыбка подняла уголки его губ, – один мой знакомый крот, но ведь не даром же говорят, что не стоит мешать личное с профессиональным. Когда же в какие-то вы-ходные у меня случаются «встречи на Эльбе» с кем-то из моих неакадемических ребят, то Эльбой обычно является кабак, а знакомиться в кабаке… Нет, познакомиться-то можно – да я уже и знакомился не раз – но что потом? Куда вести такую знакомую? К себе? «Крошка, а не зайти ли нам ко мне домой на пару палочек чая?»? А после? Раз-два, все дела, и: «Свободны, мадам! Гусары денег не берут!»? Но дома у меня практи-чески всегда есть матушка, а в те редкие дни, когда она бывает в отъезде… Да и не хо-чу я в конце концов приводить к себе домой первую встречную!»
«Да, – с глубокомысленной миной изрёк давешний купидончик, материализо-вавшийся на подоконнике с наружной стороны окна, – с таким подходом к этому делу, всё что тебе остаётся - это обручиться с Дунькой Кулачковой». Изрёк и не утерпел, скосил искрящиеся весельем глаза на человека за окном, дабы посмотреть на его реак-цию. А человек, не меняя вальяжно позы, с этакой ленцой, делая акцент на слове «те-бя», подумал, зная, что мысль его не останется непрочитанной: «А может мне тебя трахнуть?» Глубокомысленная мина моментом сменилась притворным ужасом: «Ну ты даёшь в самом деле! Я же как ни как бог, а ты кто?» «А я это я, – ответил Эроту чело-век, одним глотком допивая кофе и гася сигарету в пепельнице. – И потому всё что мне остаётся - это стиснуть зубки и ждать «просветов» подобных…» Он не стал озвучивать имя той, чью весточку он каждый день подсознательно ожидает найти в своём элек-тронном почтовом ящике.

- 13 -

The Road to New-York

Но есть на свете Ветер Перемен…
Песня из к/ф «Мэри Поппинс»


- Салют, юный эротоман!
- Здорово, старый ловелас.
- Контрольный звонок. На завтра всё в силе? Мы едем?
- Да, всё в силе. Но послушай, ты вообще во сколько планируешь выдвинуть-ся? Я просто собираюсь машину у матушки взять, и поэтому может мы где-нибудь встретились бы или ты просто заехал бы ко мне с утра?
- На машине? – Короткая пауза. – На машине это хорошо… Давай сделаем так. Ты когда будешь из дома выезжать, набери мой номер, и мы забьём стрелку, скажем, на Озерках. О’кей?
- О’кей. Договорились. Когда я буду выезжать, я тебе позвоню.
- Да, и знаешь, – в трубке слышится характерный смех-хихиканье, – я думаю завтра кое-чем тебя удивить. Только не спрашивай чем! Я всё равно не отве-чу. – Вновь раздаётся смех-хихиканье.
- Чёртов крот! Ты что, задумал кого-то притащить с собой?
- Ха-ха! Я зрю тебя насквозь, раб низменных страстей! Но не надейся: буду я один! – Говорящий произносит эти две фразы с театральным эпатажем. – Мой сюрприз, - если это можно так назвать, - будет неодушевлённого рода.
- Ну, в таком случае я, пожалуй, тоже сделаю тебе сюрприз.
- А он будет одушевлённого рода? – Смех.
- Да. Я куплю тебе морскую свинку, чтобы ты мог, наконец, удовлетворить свои извращённые кротовьи фантазии!
Оба смеются.
- Я всегда подозревал тебя в склонности к зоофилии, но морские свинки это уже перебор!
- Ты боишься её разорвать? Хорошо, я куплю тебе три свинки, про запас.
- Боги! – Смех. – И он ещё называет меня извращенцем!
- Ладно, нигер. В общем, завтра я тебе звоню, и мы договариваемся о конкрет-ном месте встречи.
- О’кей. Да, кстати, я забыл, какая у тебя машина?
- Пассат.
- А цвет – тёмно-красный, если мне не изменяет память?…
*****
- Ало. Здорово. Это я.
- Салют. Только не говори мне, что у тебя случился запор и всё отменяется.
- Нет, всё нормально. Я сейчас выезжаю, но послушай, мне тут надо ещё в па-ру мест заскочить…
- За морскими свинками? – Смех.
- Нет, я передумал, я поймаю тебе на даче ёжика и…
- О! Порочности твоей фантазии нет предела!
- Ладно, погоди. Давай серьёзно. Я планирую быть на Озерках часа через пол-тора-два. Сейчас 10. Предлагаю тебе подъехать туда в пол 12-го и отзвонить-ся мне.
- И часик-другой до твоего подхода поторговать на трассе своей попой, дабы срубить немного бобла на бензин, да?
- Это хорошая идея. Хоть какая-то от тебя польза будет.
- Я всегда знал, то ты меня любишь. Хорошо, пол 12-го я буду стоять где-нибудь на обочине Выборгского шоссе напротив метро. Из спиртного что будем брать?
- Слушай, ну, я, честно говоря, водку пить не хочу. Давай возьмём вина. Я тут приготовил немного мяса на шашлыки…
- О! Да ты, я смотрю, подготовился!
- Конечно. Я же не такой варвар, как некоторые. Короче, возьми пару литров вина, ну и ещё что-нибудь типа оливок может. С деньгами потом разберёмся.
- Замётано. Всё, тогда до связи через полтора часа.
*****
- Алё. Я на исходной, а ты где?
- Слушай, я буду минут через 20, подожди немного, хорошо? Ты где там сто-ишь?
- Напротив метро на Выборгском шоссе, как и договаривались.
- Отлично. Стой, никуда не уходи.
- О’кей.
*****
- Ну и где ты, чёртов нигер?
- А ты где?
- Я вот встал на обочине шоссе напротив метро.
- Да-а? – В голосе говорящего слышится удивление, но не понятно искренне оно или наигранно. – Что-то я тебя не вижу. Ну-ка помигай фарами.
- Слушай, хватит уже прикалываться. Мы же договорились, что ты никуда не уйдёшь.
- Договорились, я не спорю, но мне срочно приспичило по нужде и я был вы-нужден покинуть свой пост. Согласись, что если бы я сел отложить личинку прямо там, это несколько шокировало бы проезжающих мимо людей.
- Короче. Ты где?
- Я вот иду со стороны метро, но в упор не вижу здесь никакого тёмно-бордового пассата. Вижу белые жигули-девятку, вижу мерс, а тебя не вижу.
- Какие белые жигули?! Какой мерс?! Я тут один стою на обочине! Ты где во-обще находишься?!
- На Озерках. Иду от метро к шоссе. Выйди, пожалуйста, из машины, помахай ручкой над головой...
- Слепой крот! Ну вот, я вышел. Где ты? Ало! Ало!


--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Москвич Генри Рыжий
Дата 28 Августа 2007, 01:38


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 5142
ID пользователя: 10525
Регистрация: 23 Май 2007




В трубке раздаются короткие гудки. Pavlin чертыхается, и вновь набирает прежний номер, отходя от машины на полдюжины шагов. Вызов проходит, но на дру-гом конце линии почему-то никто не отвечает. Pavlin повторяет предыдущую манипу-ляцию с набором номера – результат остаётся прежним.
- Блин! Я не пойму, он там что, обкурился что ли?! – в сердцах вслух восклица-ет Pavlin, кляня в душе своего трудного друга.
И тут из-за спины у него звучит вопрос:
- Морских свинок заказывали?
Pavlin оборачивается, и в недоумении смотрит на остановившегося возле него мотоциклиста, за откинутым забралом шлема которого лучатся смехом глаза того, с кем он должен встретиться на этом месте.
- Чёртов ниигер! – не скрывая удивления, восклицает Pavlin. – Откуда у тебя эта тачка?!
- Ай! Угнал у какого-то лоха возле метро, – незамедлительно следует небреж-ный ответ с блатными интонациями. – Давай, прыгай в свою колымагу и в путь! Дорога в Нью-Йорк ждёт нас!
- Ты серьёзно говоришь или шутишь?
- Насчёт первого шучу, конечно, а насчёт второго ничуть. Представь, что мы едем в Нью-Йорк…
- Он на другом континенте, – как-то сама собой срывается с уст Pavlina «по-правка», перебивая речь человека на мотоцикле, – и туда нет дорог…
- Забудь об этом! – с внезапным жаром шепчет мотоциклист, слегка подавшись всем телом к Pavlin’y и в глазах его прыгают искорки-сумасшедшинки. – И вспомни о том, что «на этой планете существует только одна великая истина: независимо от того, кем ты являешься и что делаешь, когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достиг-нешь этого, потому что такое желание зародилось в Душе Мира и вся Вселенная будет способствовать его осуществлению»! – Рavlin слушает как загипнотизированный, а мо-тоциклист простирает руку над лентой шоссе и продолжает: – Это - дорога в Нью-Йорк! И мы поедем по ней, ты - на машине, а я - на своём бывшем велосипеде, – и он похлопывает ладонью, «одетой» в рокерскую перчатку с обрезанными пальцами, по выпуклому боку бензобака, – который за прошедший год малость подрос.
Слова, произнесённые после похлопывания бензобака, мотоциклист произно-сит уже обычным голосом, без того внутреннего жара, чем возвращает Рavlinа в реаль-ность и тот спрашивает:
- Это и есть твой сюрприз?
- Ага. Да, кстати, а где твой…
Мотоциклист не успевает закончить свой вопрос, потому что в этот момент впервые за время разговора переводит взгляд на машину и видит в ней… Глаза его ок-ругляются, и он еле слышно произносит:
- Бог мой! Pavlin, скажи мне, что это не сон.
«Да, – мысленно отвечает ему Pavlin, тоже глядя в салон машины, но думая при этом о своём, – это действительно похоже на сон. На волшебный сон…»
*****
Волшебный сон, начавшийся три дня назад, поздно ночью, когда он уже соби-рался выключать компьютер, в правом нижнем углу экрана вдруг появился значок вхо-дящего письма, и сердце его замерло. Словно зачарованный смотрел он на мигающую «иконку» и безосновательная уверенность стремительно наполняла его душу. Он попы-тался было сдержать этот attack of emotions, но куда там, и тогда он начал открывать свой почтовый ящик, моля небеса, чтобы предчувствие не обмануло его. И оно не об-мануло.
«Привет. Я понимаю, что прошло много времени и вполне вероятно, что уже слишком поздно, что я опоздала, но, несмотря на всё это, я решила написать тебе. Я приезжаю в Питер послезавтра в 9 утра и если у тебя будет возможность и, главное, желание увидеть меня, то вот мой номер телефона…».
Боже! Конечно, у него будет возможность и тем паче желание! Но зачем зво-нить? Нет! Он встретит её прямо на вокзале, там же, где когда-то с нею расстался. Он не знает номер поезда и время прибытия? Какая мелочь! Для таких случаев существует справочная служба. Он не знает номер вагона? Тоже не проблема – он будет встречать её в начале платформы. Э-эх! Молочные реки, кисельные берега!
Весь следующий день он чуть ли не летал по воздуху, отрываемый от земли неведомой силой, распиравшей его изнутри, как гелий воздушный шарик, минутами выпадая из реальности, когда слишком пристально вглядывался за порог грядущей но-чи. В одну из таких минут созерцания недалёкого будущего, его и застала Би, заско-чившая в Академию по каким-то своим делам. «Эй! Ты что, уже не узнаёшь старых знакомых?» – весело спросила она, щёлкнув пальцами перед его лицом. Он «очнулся», ответно улыбнулся, и…
То, что он сделал в следующее мгновение, было абсолютно спонтанно. Ход же тех мыслей, что пролетели в его сознании со скоростью света, был приблизительно та-ков. Перво-наперво он вспомнил своего трудного друга, «заболевшего» Би после того раза, когда он привёл его на концерт, где тот умудрился схватить упавшую со сцену туфельку Би. Следующая мысль была как бы сиамским близнецом: он подумал, что уже с месяц не видел человека-крота, как он частенько называл своего дружка, уж и сам не помнил за что, и что впереди weekend; а следом вспомнил, как в те сказочные семь дней минувшей осени рассказывал ей, – той, мысли о ком прервал щелчок пальцев пе-ред его носом, – о своём детстве, о своей даче, и говорил, что летом обязательно отве-зёт её туда. Доля мгновения: Крот-Би-Walkeasaari-она. Круг замкнулся и вот он уже предлагает Би съездить в эти выходные к нему на дачу, с его девушкой, («ты её не зна-ешь»), и с его другом, («ну, тем, «юношей с ландышами», как ты его называла»). Би от-ветила, что подумает, а он подумал, – только теперь, когда всё уже было сказано – что «его девушка», может быть, вовсе и не его, и, может быть, вовсе и не захочет (или не сможет) поехать к нему на дачу; и ещё о том, что с его стороны, предлагать подобное Би, с которой он знаком лишь постольку поскольку, было вроде как не совсем умест-но…
Эрот со смехом свалился ему на шею откуда-то сверху и, обхватив пухлыми ручонками его голову и молотя голыми пятками ему по груди, жизнерадостно запел: «Я довольно молодой бог и, возможно, у меня опыта нет….».
*****
- Бог мой! Pavlin, скажи мне, что это не сон.
Но Pavlin ничего не успеет ему ответить, потому что из тёмно-бордового пас-сата уже выйдут и будут подходить к ним две девушки.
И так будут стоять они вчетвером жарким солнечным летним днём на обочине Выборгского шоссе, напротив метро Озерки, и души их, – чья-то более явственно, чья-то менее, – ощутят вдруг движение мироздания, почувствуют, как оно медленно вра-щается вокруг своей оси. Оси, которая в ту минуту будет проходить прямо через них, прямо сквозь них, и имя коей – Любовь.
…………………………………………………………………………………………………..
Не спрашивайте меня о том, что будет дальше: я не знаю. Всемогущие боги наградили меня, – а, быть может, наказали: порой я думаю так, а порой этак, – да-ром предвидения, но он имеет свои пределы, и дальнейшая судьба этой четвёрки ле-жит пока за этими пределами.

КОНЕЦ

--------------------
user posted image
Родина вас не забудет! И, возможно, не накажет...
 
    | наверх
Степан
  Дата 28 Августа 2007, 08:27


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 12062
ID пользователя: 9800
Регистрация: 9 Янв 2007



Москвич Генри Рыжий, хуясе - старт! Публика в шоке! blink.gif blink.gif blink.gif

--------------------
Не запариваюсь ни по какому поводу.
 
    | наверх
Maximus235
Дата 28 Августа 2007, 09:22


Активный участник


Профиль
Группа: Члены клуба
Сообщений: 32
ID пользователя: 3959
Регистрация: 1 Янв 1970



Прочитав предложенный Вами материал, ohmy.gif мы решили преобрести партию травы, которую Вы курите!

--------------------
Я вас вижу, вы не работаете!
 
    | наверх
0 Пользователей читают эту тему (0 Гостей и 0 Скрытых Пользователей)
[1] 2  
Страниц: 2, Сообщений: 30
« Назад в Женский клуб

29 ответов с 28 Августа 2007, 01:01